– Типун тебе на язык…
– Говорить только так, – перебил он. – Только так! Ясно?! Князь – мерзавец. Он только в это и поверит.
– И у тетки Натали ни гроша за душой, кто этого не знает.
Григорий поморщился.
– Не мешкай, братец. Гони к Львовым. Я тебя жду с выгодной сделкой. Ну, где пропал Андрей!?
Уже одетым, у двери, Дмитрий робко спросил:
– Гриша, откуда все это?
– Я же объяснял тебе. Сила, нож и голова… Не бойся, все как нельзя чисто. Спеши, спеши.
Он вытолкал брата за двери, прошелся пару раз по комнате и снова подошел к окну. К крыльцу, нагруженный свертками со снедью, подходил Андрей.
– Наконец-то! Где тебя носило?.. Умираю жрать хочу.
– Я же в одночасье.
– Давай к столу. За матушку-волю выпьем.
– Что, без Мити?
– К Львовым послал.
– Ты опять с гадюкой подколодной собираешься якшаться?
– Не совсем, но надо. Надо, Андрюша! Мы еще его тряхнем.
Григорий наполнил до краев рюмки и, перегнувшись через стол, поцеловал Андрея.
– За тебя, братец. И до дна, – сердечно воскликнул он.
– Да будет тебе, Григорий, – алым огнем засветился юноша.
Такое обращение князя Мытищина-старшего ему всегда было приятно.
Его, Андрея Варжецова, сына покойной горничной Мытищиных, уродившегося по необузданному сладострастию пропойцы и картежника князя Юрия Васильевича, тоже усопшего, судьба не баловала. Имя отца скрывалось, хотя в усадьбе оно и свинье было известно. Княгиня горничную ненавидела и велела отослать ее вместе с приплодом подальше от глаз. Но далеко убрать их не могли. От прежнего раздольного поместья у Мытищиных осталась лишь одна деревенька Вышинки, находившаяся в верстах пяти от барского дома, сработанного еще в прошлом веке заграничными мастерами. Он единственное, что осталось от несметных богатств Мытищиных. Остальное князь Юрий Васильевич просадил столичным картежникам и прокутил в кабаках.
Мать Андрюшеньки в одну из зимних ночей замерзла в поле. В ту пору ему шел третий год. А спустя месяцев шесть его к себе забрал дядя Ян Варжецов, мамин брат, вернувшийся из отсидки в тюрьме за душегубство. Жил он с ним где-то около трех лет. И однажды, в разгар крещенских морозов, поздно ночью к их избе подкатила хозяйская бричка. Из нее выпрыгнуло двое мужиков и прямиком к Варжецову. Давай, мол, мальца, князь преставляется.
Ян матерно выругался и ни в какую не хотел отдавать племянника.
– Уважь, Януарий Стяпаныч, – просил один из них. – Знамо дело, никудышным был, – тут же осекся, – тьфу, прости меня, Господи, может и не околеет.
Варжецов, ничего не говоря, сел к ним спиной. Двое пришедших нерешительно, по-медвежьи переминались у порога.
– Как порося недорезанная кричит, Януарий Стяпаныч, – переглянувшись с товарищем, опять заговорил тот же мужик. – Андрюшу, грит, приведите ко мне перед кончиной. Виноват, дескать, перед ним и перед матерью его. Насилу догадались, что твово племяшу