Рабство, не говоря уже о некоторых сохранившихся проявлениях его местной формы, продолжает существовать в дискриминации по статусу и правовым различиям между потомками рабов и свободных. Д-р Ричардс сообщает мне, что многие родезийские племена применяют некоторые из старых, доставшихся от рабства понятий, чтобы провести различие между добровольной работой на шахтах и работой, предложенной по найму.
Некоторые из запрещенных и преследуемых деяний исчезают, но они уходят только «с поверхности» племенной жизни. Такие действия совершаются тайно и оказывают огромное влияние на современную африканскую культуру{52}. Типичное из них – ведовство. Но и почитание предков не полностью умерло в христианской части сообщества. Психоаналитик мог бы сказать, что оно живет в «коллективном бессознательном» христианизованных африканцев. Однако нам не нужно принимать европейские по происхождению мистические концепции, чтобы описывать африканский мистицизм. Благодаря длительным контактам с язычниками, а также потому, что традиция почитания предков до сих пор сильна и прочно укоренена в устройстве семьи, каждый номинально христианский ребенок узнает весьма многое о влиянии, которое оказывают духи предков, и о культе, посредством которого их можно умилостивить. Под давлением эмоционального кризиса туземные верования становятся сильнее, чем чужое для них вероучение.
Юридические понятия, в которых внутри клана выражается насильственное возмездие и предписывается закон мести, или lex talionis[6], тоже, по всей видимости, переживут официальные запреты. Половые обычаи и табу, ослабленные некоторыми европейскими влияниями, и более всего христианством, очень часто отправляются sub rosa[7]. Д-р Хантер приводит забавный пример, когда описывает всеобщее поверие туземцев-христиан о том, что белые миссионеры также сообразуются с обычаем Укуметша (Ukumetsha), соответствующим центральноевропейскому институту Фенстерлн (Fensterln).
Таким образом, с точки зрения практики, важна история, сохраняющаяся в живой традиции или в институциональной работе. Кажется почти очевидным, что только то, что до сих пор живо, может иметь какое-либо отношение к тем людям, кто должен руководить туземным обществом; что только те силы традиции, ко торые имеют влияние на чувства живых мужчин и женщин и формируют их сегодняшние отношения, могут быть значимыми. Когда изменение стало насильственным и надежды на новую эру, обещанную превосходящей культурой, не сбылись, тогда в высшей степени пестрое и ретроспективное представление