Невольно приходило в голову сопоставление ионического храма с римским Капитолием и в наше время миланского собора с Капитолием вашингтонским.
Вот он, четвертый Рим, четвертый и последний, который должен охватить всю землю, с тем, чтобы рассыпаться в прах в великом и страшном падении и на своих развалинах дать начало новой жизни.
– А вы думаете, этого последнего Рима надо ждать? – спросил меня Юрий, когда я рассказал ему о своих впечатлениях: – а не пришел ли он уже давно и не наложил ли на мир свою железную руку? И не его ли мы видели на Бродвей и Уолл-Стрит, и еще раньше – в откормленных затылках и выхоленных руках международной публики I класса?
– Да, пожалуй, вы правы, но, во всяком случае, эта раса сыграла и играет в этом международном Риме роль бродильного начала, роль дрожжей и закваски. Ведь, смотрите: она и чисто физически получила новый облик, отличный от европейца.
– Да, да, а знаете ли, откуда этот облик? – засмеялся Юрий. – Я бы, конечно, до этого не додумался, а американцы сами не любят в этом сознаваться. Мне об этом рассказал один из моих знакомцев по 3-му классу, с которым я встретился после на Ист-Бродвей. Возьмите типичного, сухопарого, горбоносого янки, представьте себе его без бороды, посадите на макушку пучок перьев, а для полноты картины разрисуйте ему физиономию. Не напоминает ли это вам чего-нибудь из ваших детских лет?
– Да, пожалуй, какого-нибудь вождя навахов, команчей, сиуксов или чего-либо в этом роде.
– Не правда ли? Это, прежде всего, раса метисов и вообще гибридов. «Мы очень не любим в этом признаваться, – сказал мне мой осведомитель, – хотя именно в этом надо искать корни нашего национального характера, дающие нам силу и сопротивляемость».
– Да, да. Ведь мы в Европе целый ряд веков выбрасывали за океан из своей среды самое беспокойное, энергичное и здоровое. И теперь мы не устаем говорить о нашем вырождении. А тут примесь еще новой, свежей, терпкой крови дала поистине новую расу, жизнеспособную, стойкую и гордую.
Работы нашей партии развернулись в районе от Филадельфии до Питтсбурга. Здесь, в скромной квартире из трех комнат, приютилась наша маленькая контора. Пока мы с партией (в том числе и Морев) отправлялись производить обследования на местах нефтяных разработок, в нашей конторе, как обычно, стучала машинка, скрипели перья – вертелась канцелярская машина, сопровождающая всякую деятельность человека.
Через контору мы получали почту из России: я – обычные послания на десяти листах от жены с подробнейшим перечислением домашних мелочей, слухов, сплетен и новостей из Ленинграда; Юрий – коротенькие строчки от дядюшки, который, между прочим, писал неизменно: «Психограф чертит прямую линию».
– Не