Человек в моей голове. Анастасия Борисова

в нашем случае. Вызывает опасение то, что на КТ буквально месячной давности всё чисто. Что бы это ни было, оно развивается стремительно. И это оставляет нам крайне мало времени на раздумья. Возможно имеет смысл проконсультироваться с кем-то ещё.

      – Не нужно пока, – перебил его доктор Пристли. Я понял и услышал вас, коллега. Спасибо, что попытались и дали пищу для размышлений. Но раз уж вы теперь причастны к лечению этой девушки и связаны врачебной тайной, вы должны тоже всё узнать.

      Метроном начал отсчёт.

      Тик-так…, тик-так…

      ***

      По мере погружения Эшли в гипноз глаза Блума все больше округлялись.

      Когда глаза юной девушки открылись, он обмер, увидев того самого старика.

      – Привет, док. Давно не виделись. Да и сейчас не особо тебя вижу. Что происходит?

      – Здравствуйте, Анатолий. Мозг Эшли повреждён. И ей хуже с каждой минутой. У меня есть теория. Я полагаю, что причиной её состояния является ваш внутренний конфликт. И я считаю, что только вы сами в состоянии помочь себе и ей.

      – Она – это я. И я уже умирал. Не думаю, что в этот раз будет страшнее. Вы что-то узнали об Анне, док? Вы проверили мои слова?

      – Да, проверили. Молодой человек Эшли, Марк, делал запрос в Архив Мёльна. И получил исчерпывающий ответ. Но прежде, чем я что-то вам расскажу, развейте и иные мои сомнения.

      – Если ты подтвердил мои слова документом, в чем ты ещё сомневаешься?

      – Дело в том, что информация об Анне могла быть известна Эшли из открытых источников. Всё то, что вы нам рассказали, удачно вписывается в картину школьного доклада об Анне Нойманн. Но вот беда – Эшли не помнит ни слова оттуда, в отличие от её одноклассников. Потому что Эшли была… Как бы это выразиться… Не онлайн.

      – Я понимаю, к чему ты клонишь, док. Но я не альтер-эго. Я не выхожу на свет, отдельно от неё. И понятия не имею, о чем ты говоришь.

      – Её неосведомленность могла быть следствием и другого. Она могла просто отключиться в состояние ступора, и никто не понял, что произошло. У подростков в порядке вещей сидеть на занятиях с отсутствующим видом и стеклянным взглядом. Но я должен знать наверняка. Напомню, я врач. И мне запрещено верить во всякую мистику.

      – Я понял, док. Ты хочешь меня о чем-то спросить, что знала бы только реальная личность? Спрашивай. Мне нечего скрывать.