– А вот врежу в лоб сейчас – и поймёшь тогда как, – повысив голос, напирал старик, таким манером показывая, кто есть кто из присутствующих. Резко надвинулся на более скромную фигуру Николая, как чёрная градовая туча на беззащитную былинку. Навис над ним, взял за плечи и вновь мягким, спокойным голосом попросил: – Ты погляди на него, мямля какой, прекрасно знаешь, о чём прошу, и не шутки ради. Не сказывай про меня Михалычу, и всё тут.
Николай молча кивнул, снял его тяжеленную ладонь со своего плеча и добавил:
– Завтра зайду. Может, помочь чем?
– Ну, вот и ладно, заходь, а там поглядим. Да, вот и корзинку заберёшь, заодно.
Заслушался Николай, засиделся, под впечатлением и перевозбуждённый поздно вернулся домой. Хорошо, что никому ничего не пришлось объяснять, улёгся спать, но никак не мог уснуть почти до рассвета. Утром быстренько, разбитый, расстроенный, собрался и по-деловому ушёл на работу, также никому не сказав ни слова.
Вот так, неожиданно для себя, Николай прикоснулся к чужой тайне, хранимой столько лет этим странным охотником-волколовом и его старым другом Дмитрием Михайловичем Сериковым.
Пообещал не говорить и сдержал слово, так никто и не узнал об этой последней Степановой охоте. Была она по обычаю удачной, вот волкам этой ночью не повезло. Сколько их было, Степан не сказал, да ещё и зубы скалил, когда Николай зашёл за корзинкой и спросил про вчерашнюю охоту.
– Какая охота, Коль, да ты сказывся никак, чи шо? Стар я стал чудеса творить-то. Да и слепну на глазах. Прямо беда.
Настолько достоверно притворщик играл роль, что в какой-то момент Николай засомневался: «А не во сне ли всё это случилось?» Поведение Степана стало своеобразным сигналом, что эта тема полностью закрыта и возврата к ней более не будет.
– Ладно, ладно. Нет, значит, нет.
На том и порешили, больше он Степану вопросов не задавал. После работы принёс корзинку домой, передал деду спасибо от больного и засвидетельствовал, что болезнь Степана-хитрого отступила.
4
Уважали Степана в посёлке, по-настоящему уважали. За спокойный нрав, рассудительные речи, силу несокрушимую. Уважали все без исключения за то, что он всех уважал, слова плохого никому не сказал. Но вот состарился Степан, на восьмой десяток жизнь пошла, присмирел, а раньше с ним случались казусы. Бывало, разбуянится, сдадут у старого солдата нервы – сладу с ним нет, мужики с дороги кто куда, только один Михалыч с ним совладать и мог. Но правду сказать, здесь хватало одного только слова Дмитрия Михайловича. Это было целое зрелище – говаривали мужики.
Вставал Михалыч на пути буяна и, медленно поднимая взор, смотрел на Степана – прямо ему в глаза.
– Кончай, сказано! – произносил он то ли тихо, то ли громко, не поймёшь, но те, которые видели эту сцену, объясняли всё происходящее исключительно гипнозом.
Потому как ничем другим это чудо простой крестьянский ум объяснить не мог. Так и говорили мужики:
– Гипнотическая