Хаотично растущие волосы придавали Бингу «бесшабашный» вид, а сломанный нос, прямо как у Оуэна Уилсона, напоминал о его прошлом при всяком взгляде в зеркало. Два задних зуба почернели от кариеса, уж простите, шеф-повар, он и есть шеф-повар. Ногти выпирали из пальцев рук и, к сожалению поваров, были изгажены слоновьим калом, любезно предоставленным поставщиком «Жирного зайца». Правое веко прикрывало зеленый глаз Бинга, из-за чего он выглядел старше своих лет – по крайней мере, ровесники обращались к нему на «вы».
Бинг пошерудил под ковром – чистым! – и, стремясь побыстрее выйти из кабинета, дабы избавиться от похмелья, натянул голубые шортики, шортики, некогда принадлежавшие его отцу. Портрет отца висел над входом. Бинг, бывало, разговаривал со своим отцом. Ну, вернее, с его изображением. Плеснет виски, сигарку закурит – пых-пых – на кресло упадет и давай голосить, про жизнь повара рассказывать. Про блюда разных стран. Про омара под соусом Бешамель, про классическую итальянскую пиццу. Но не про мороженое.
Когда Бинг, прогуливаясь по улице, встречал фургоны с мороженым, стоящие на перекрестке и зазывающие веселой музыкой народ, он чувствовал учащенное биение своего сердца, всплеск адреналина. Задыхался, бежал прочь. Ибо каждый раз видел перед собой отца, отлетающего на десять метров при столкновении с фургоном с мороженым.
Настоящая травма. Он не стал бы убирать из меню все виды мороженого. Не стал бы отговаривать встречных детей от употребления кисломолочного продукта. Не стал бы разрушать собственными руками баннеры мороженного. Не стал бы угрожать расправой несущим эти баннеры с той же гордостью, что несли крестные знамя рыцари, дабы освободить Иерусалим от вражеской веры. Не стал бы, в конце концов, ненавидеть мороженое, если бы мороженщик насмерть не сбил его отца. Пять лет тому назад.
Фиг с ними.
Бинг вышел из кабинета в таком виде. Прошел вдоль рядов приспособлений для готовки, вышел на улицу. Там, собрав скопище мух, лежал черный бомж, недавно обкурившийся у входа, начавший приставать хостес. Но, как вы уже поняли, Бинг разобрался. Не сам, разумеется, а с помощью полиции, разрешившей ситуацию через минут тридцать. Бомж, увидев Бинга, прокашлялся и, вскочив на ногу, подбежал к Бингу.
– Бхнг, Маса Бхнг, – его речь было практически не разобрать, – моя рада ты вид.
Бинг прошел мимо. Он шел к своей цели, находившейся в здании напротив.
– Маса Бхнг, Маса, Бхнг, – не унимался бомж, – моя ты любовь. Моя ты помощь.
Бинг, вечно грустный, прошел мимо, попутно отмахиваясь от чудовищной вони, исходивший от… аборигена? Повар испытывал невероятную гордость за свою культурную принадлежность. Он не выходец из Синегала, Нигерии, или как их там? Он – чистокровный шотландец, выходец из приличной семьи. И плевать, что Ригби настаивает на превосходстве потомственных дворян, носителей имени Бьюкеннонов или Лесли. Хотя он был бы не прочь породнится с Лесли.