«У вирусов есть ещё гигантский потенциал, Владетель», – беззвучно шепчет Милис. Тёмно-зелёная линия её слов змейкой тянется сквозь дрожащую перед внутренним взором розоватую взвесь.
Всё ещё коленопреклонённая, женщина низко опускает голову к сомкнутым перед грудью ладоням, касаясь их подбородком; острые, будто лакированные, концы её многочисленных чёрных кос рассыпаются по каменному полу. Изумруды в тяжёлых перстнях отбрасывают тревожные блики на бледное, словно обескровленное лицо с закрытыми глазами:
«…а у создателей оружия в этот век всегда найдётся масса интересного…»
«Это так, – голос Сегуна оплетает её сознание множеством тонких фиолетовых нитей, и женщина чувствует, как, отзываясь на мысли кобэсими, жарко вспыхивают невидимые кольца вокруг её рук. – У смертных есть много самообучающихся биологических программ, которые ещё никогда не применялись всерьёз…»
Милис кажется, что по её телу, которое только что словно бы кусал огонь, с шорохом струится поток колючего морозного воздуха.
«Несвоевременно… – ответ вновь окутывает обоих Правителей мгновенным жаром, и сразу за ним следует новая волна ледяного ветра, и Милис начинает ощущать, как, звеня, завихряется вокруг неё пространство. – Сто лет назад стало ясно… земля переполнена. Будут уничтожать друг друга сами. Только подтолкнуть…»
Клокочущий жар снова подбирается ближе и опять отступает, даёт передышку, когда Милис уже перестаёт её ждать, и вновь на миг лишает её дыхания, стоит только лишь вынырнуть на поверхность из этой дурманисто-душной – то алой, как кровь, то чёрной, как смоль, – пучины, в которой собственный рассудок становится способен лишь отражать мысли Владетеля, подобно кривому расколотому зеркалу…
«Думайте, воины».
Вокруг разом наступает тьма, а затем Милис чувствует рядом с собой ровное серебристо-лиловое свечение разума кобэсими, распространяющее могильный, космический холод. Холод привычно оплетает ей запястья тонкими незримыми цепями, и эти цепи тянут тяжелеющие кисти рук вниз, тянут и жмут, и вдруг – растворяются, будто сдутые порывом тёплого бриза. Не открывая глаз, Милис знает, что Сегун сейчас низко склоняется к полу и прижимает к нему ладони, не поднимаясь с колен, а потом, как всегда, на некоторое время замирает с опущенной головой:
«Я знаю, с чего нам стоит начать, шезин-сама…»
«На случай, если вдруг произошло чудо, и ты всё же вернулся чуть раньше, как когда-то собирался: я уехала к родителям на все выходные. Можешь составить мне компанию в Ницце, а можешь насладиться покоем после перелёта и постараться покрепче по мне соскучиться. Горничную с кухаркой я отпустила до понедельника, но в холодильнике есть лобстеры с полынью, которые ты любишь, и ещё много всего вкусного. Увидимся послезавтра, mon colonel! Целую. Твоя пташка».
Записка была написана от руки на листке линованной писчей бумаги и остро пахла знакомыми сладкими