мореход, похвалил. Но потом
поднимает накидку немая.
Царь кричит и хватает мечи.
– «Ну, отведал сыночка? Не мало?» —
вопрошает супруга в ночи.
– «Ах, вы фурии злобные! Стервы!» —
мореход разъярён. И на том
завершается thriller (наверно,
ясно всем, что за царским столом
началось). То ли парок уроки
молодцам здесь иль просто игра
положений? Свирепствовал рок и
наслаждался резнёй до утра6.
Санкт-Петербург
Корабль без мачты
Одиночества жили за стенкой,
отделённые ей друг от друга.
Не друзья и совсем не супруги —
одиночества в тёмных застенках.
Иногда её рубль алиментный
выручал, ведь сынишку с натугой
поднимала, как парус на струге
казаки после боя. Заметно
уставала от будней, работы,
от клиентов, от планов на лето,
от весны и от вечера, утра —
от всего. Но когда его боты
в коридоре встречала, светлела,
и, как водится, в зеркале мутном
поправляла причёску. Сосед же
увлечён был Давидом, Корреджо,
Рафаэлем, Веласкесом, Данте —
человек он был экстравагантный.
Вновь с надеждой ему «Добрый вечер…»
она тихо шептала, волнуясь,
и горячие мысли (про ужин
и про свечи, про винные струи)
пролетали, как белые птицы.
«О, привет! Очевидно, не спится?» —
он кричал (и раздумья про ужин
и про свечи, вино, даже плечи
в нём неслышно кружились, и «Ну же,
горемыка! Скажи: Я на встречу
о, мадам Вас теперь приглашаю!»
и – с оттенком иронии – «троны
и империи Вам предлагаю!»)
Но молчал – или хуже – всё снова
начинал говорить о поэтах,
о художниках, и: «Полвторого?!
Катастрофа! Сегодня на этом
и закончим. Ведь завтра назначен
у меня семинар. Ну, спокойной
(«Идиот я!») желаю Вам ночи!
Да сомкнутся прелестные очи
без проблем!» И он с миной покорной
уходил, как корабль без мачты.
Все вздыхали о том втихомолку.
Только нету о этого толку.
Санкт-Петербург
Дорогой Эвридики
В провалах сводов лёд застыл и стаей
кружатся мыши там, иней тает
и над рекой покоится туман.
Не слышно звуков речи, кроме лая,
что бьётся в подземелье, как таран.
В холодной мгле безмолвия две тени
бредут угрюмо, плечи и колени,
как мрамора каррарского кусок,
бледны, и яд болотного растенья
клубится чёрной тучею у ног.
Они молчали и свершали путь свой,
проклятия плутоновых напутствий
лишь изредка касались их ушей.
Тогда быстрей раскачивался в грустном
тумане серебристый кадуцей.
Чуть