– Покажи хоть!
У Егора не решались так требовать, а к бедняку Тимохе чуть не лезли за пазуху.
– Показать! А ежели ничего у меня не осталось?
– Покажи! – попросил Пахом.
– Тимошка по приискам стал таскаться – врать стал, – отходя, говорили мужики.
«Чем бы доказать?» – думал Тимоха, сидя дома. Жена ни о чем не расспрашивала его. Она сказала, что парень заболел, не справился с хозяйством.
Сын не стал говорить с Тимохой, ушел спать.
– Ни одного самородка не осталось, как сон пронесся! – сказал Силин жене.
– Тебе, пьяному, померещилось, поди камней набрал…
Тимоха снял свой картуз:
– Что-то блестит… Гляди… Вот пыль золотая в картузе… Верно?
Вошел Егор:
– Тебя обчистили в Утесе?
– Обчистили! Я крепился, но змей ведь… А вот знак! Гляди, Егор, никто мне не верит.
Тимоха и сам бы в таком случае не поверил. Мало что прогулял, он семью оставил без подмоги. Он чувствовал себя кругом виноватым.
– Слава богу, что живой вернулся! – сказала Фекла. – Да вот я и детям говорю, слава богу, отец живой… – повторила она, оборачиваясь в угол, где лежал ее старший разболевшийся сын.
– Никто мне не верит. Гляди, вот самородочек маленький, рубля на три… Эй, сынка! Иди посмотри… На три рубля есть! – сказал Силин. – Чем же я виноват? Людям нельзя было не потрафить, они меня приютили… Видишь вот, за подкладкой еще осталось.
– Что мы будем с тобой делать? – спросил Егор. – Видел ты?
– Все видел. Я, наверно, как кидал его в картуз – за подкладку попало… Но места я не выдал. Скажи Фекле, что я не вру. Еще пойдем туда.
– Это мы разведку ведем, – сказал Егор хозяйке.
Вскоре он ушел.
С печалью смотрел Тимоха на свой картуз на столе.
«Какое тебе было богатство и пронеслось! Пронеслось счастье! А много ли домой привез? На три рубля! Позор!»
Утром Пахом Бормотов получал на пароходе квитанцию за принятые дрова. У сходен он не утерпел и спросил знакомого матроса, где садился Силин.
– На Утесе.
Оказалось, что Тимоху провожали с бубнами и пляской. От жеребцовского дома и до самых сходен дорогу выстелили красным кумачом, и взошел Тимоха на судно в богатой рубахе и поддевке, но потом все прогулял. А вначале грозился, что может купить пароход.
«Греб такое золото!» – подумал Пахом, почувствовал, что его забило, как от озноба. «Егор ходит злой. Выдали все чужим, а от своих таят».
Дуня выдоила вечером двух коров, умылась и переоделась.
Старуха цедила молоко.
– Барыня ты молодая, с осанкой! – сказала она невестке.
Арина вошла с другим подойником:
– Куда ты?
– Машину смотреть! – ласково ответила Дуняша.
– Что уж это! – вспыхнула Арина. – Что это за слова! Срам какой! Разве женское дело машины смотреть?
– А что мне? Что еще не сделано? И постель постелила в зимовье. Все