– Ты не права. Кроме внешности и здоровья, которые мы здесь обсуждаем, в тебе огромное количество других достоинств. Данька, ты же умница, каких поискать! Неужели ты считаешь, что не найдется человека, способного всё это оценить?
– Не находится. Если бы кто-то захотел, то увидел бы. Я ни от кого не прячусь, не сижу в башне, не закапываю себя в могилу. Живу обычной жизнью и табличек о своей болезни на теле не развешиваю. Просто всегда говорю прямо, что думаю. Э́то всех так и обескураживает… Что-то с этим миром не так. Люди в нем настолько отвыкли от того, чтобы слышать о себе правду, что, когда им ее говоришь – производишь неизгладимое впечатление… Нет, папа, вероятность того, что кто-то из них станет рыться в грязи, чтобы извлечь оттуда алмаз – практически равна нулю. А если он кому и попадется случайно, история всё равно ничем не кончится. Его еще гранить надо. Средства вбухивать, на лечение, ой, оговорочка вышла, то есть на огранку. Пока до бриллианта дело дойдет – электричество кончится. Или возиться устанут. Но и это фантазии. Большинство людей интересуется только внешкой. А внутрянка… Что ж, у меня она всё равно с дефектом, так что так даже лучше.
– Даня, я тебя не узнаю! Что с тобой сегодня? Неужели из-за результатов так расстроилась? Так тебе не привыкать…
Она молчала.
– Ты же всю жизнь всё в себе держишь! Из тебя ни слова не вытянешь! А сегодня разоткровенничалась. Во́т оказывается насколько сильно тебя это грызёт… Я предполагал, конечно. Но знать наверняка – это совсем другое дело.
Даша посмотрела.
– Не переживай, пап. Правда! Я давно это приняла. А насчет откровенности… Просто в последнее время всё навалилось. Сначала враждебный Париж, в котором я последний год еле протянула. Думала, не выдержу, сорвусь, всё брошу. С трудом дотерпела. Одна мысль только удерживала от сиюсекундного порыва – очень не хотелось вернуться в двадцать пять лет в Москву на шею к отцу. Ты уже привык жить один, я очень не хотела тебя обременять. Потом зде́сь с работой сколько времени не складывалось. А последняя неделя у меня вообще – катарсис. Наверное, захотелось выговориться.
– Данька, я очень рад. Ты мне за сегодняшний день больше наговорила, чем за всю предыдущую жизнь. Ты, это, уставай почаще… И посильнее. А потом заходи. Разрешаю даже покурить на лестнице. Но только если одну.
Отец подмигнул ей. Даша расплылась в улыбке, закусила губу и с силой сжала его в объятьях.
– Не помню, говорила я тебе когда-нибудь? Ты самый любимый мужчина в моей жизни! И даже, наверное, единственный.