Мы подошли к упряжке, и за нами привалила толпа любопытных, которых всегда много на базарах и в праздничные дни.
– Вот глядите, товарищи, какой конь! Волк его совсем изуродовал, а Василий Николаевич вылечил. Да. – Он обнял меня рукой за плечи и продолжал: – А почему вылечил? Потому, что он ученый, ветеринарный доктор. Земляк. Сын плотника Николая Митрофаныча Воробьёва. Знаете? Садись, Василий Николаевич, порадуй старика. Прокачу с ветерком!
Мне стало как-то неловко от похвалы Ивана Агаповича, но, чтобы не обижать его, я согласился немного проехаться. На корпусе и на ногах у коня я заметил неровные белые пятна. На тех местах, где были шрамы, выросли белые волосы.
Иван Агапович сел в тарантас справа от меня и, взяв в руки мягкие тесемочные вожжи, чуть шевельнул ими. Конь сразу пошел широким шагом.
– И не хромает? – спросил я.
– Нет, немного припадает правой задней, и то когда полной рысью пойдет.
Мы выехали на широкую накатанную дорогу, которая вела за село, к пруду. До пруда было километра полтора. По этой дороге я бегал когда-то с ребятами на купание. Издали виднелась плотина и на ней раскидистые ветлы с пожелтевшими кронами.
Иван Агапович слегка натянул вожжи, и конь перешел на рысь.
– А ну-ну, милок, пошевелись! – ласково и вместе с тем повелительно проговорил Иван Агапович.
Сокол сразу понесся широкой рысью, и чем туже натягивал вожжи Иван Агапович, тем все быстрее и быстрее бежал конь. Потом пришел такой момент, когда конь разогрелся, и Иван Агапович с молодой удалью крикнул:
– Э-ге-ге-ге! Мила-ай! Надда-ай, родима-ай!
За тарантасом заклубилась пыльная завеса, как вода под винтом теплохода. Сокол полетел какой-то необыкновенной рысью. Он сразу стал как будто длиннее и бежал таким широким, плавным махом, словно летел на невидимых крыльях. Черный с блесткой хвост вытянулся до тарантаса и струился кудрявыми волнами. Занавеска густой гривы рассыпа́лась и трепетала от ветра. Земля под тарантасом стремительно убегала назад, а ветер упруго, будто платком, бил в лицо. Только теперь я понял, что значит проехать «с ветерком». Чтобы не вылететь где-нибудь на ямке, я ухватился за тарантас и крикнул:
– Полегче, Иван Агапович, полегче! А то тарантас рассыплется!..
– Не рассыплется! – кричал вошедший в раж Иван Агапович. – Давай, давай, родимый! Держись, Ва-ася!
Обратно мы ехали шагом. Сокол порывался было перейти на рысь, но Иван Агапович придерживал его: – Ну, спокойно, дурачок. Разгорячился. Бежать хочется?
Меру надо знать.
Иван Агапович довез меня до дому и, прощаясь, сказал:
– Мне бы моего Мишку в ветеринарный техникум отдать. Пусть учится дальше. Помоги ему, Василий Николаевич, подготовиться.
Я обещал помочь Мише, и мы всю зиму вечерами занимались с ним. Миша занимался усердно, и я был уверен, что он поступит в техникум. Но пришло лето сорок первого года, и все наши хорошие планы рухнули…
Война ворвалась к нам в жаркий летний день, когда мы заканчивали покос и начали