Она вспомнила о том, как вначале, безуспешно, пыталась найти общий язык со своими сородичами. Но они с самого детства были выращены в этих жутких храмах. Их детское, податливое сознание было изуродовано навсегда. В итоге она оставила попытки достучаться до своих сестёр, в какой-то момент почувствовав излишнюю подозрительность, исходящую от них.
Его номер сохранился в её телефоне, и она размышляла над подходящим способом ещё раз подобраться к нему, чтобы окончательно убедиться в своих догадках. Однако нужно было действовать осторожно, чтобы не вызвать подозрений. Ведь у неё просто не было права на ошибку. Не сейчас, когда она ещё совершенно одна, когда у неё ещё нет союзников. И всё же она почувствовала в нём что-то настоящее, что-то живое, что давало ей надежду.
Кроме знаний, оставленных её отцом, надежда – это едва ли не единственное, что заставляло её продолжать свой путь.
И куда бы он ни привёл её в итоге, она намерена была пройти его до конца.
Глава 3: Город
В некоторых местах города слышался детский плач. Этот звук шелестел на грани слышимости, и его мог бы заметить только гость, впервые посетивший это место. Местные жители давно уже привыкли к подобным вещам, и просто не воспринимали и не замечали этого. Не замечали они и многих других вещей, от которых у человека становились волосы дыбом. Если бы эти волосы существовали конечно же, ведь это первое, что обычно исчезает в пламени. А затем, вместе с горелым запахом собственной плоти, исчезает и надежда.
Говорят, душа бестелесна. Говорят, душа не зависит от материи, не имеет оков. Говорят, душа свободна.
Что ж, так говорят только те, кто ещё не попал сюда. В этом месте этой «свободной» душе предстоит сполна ощутить на себе все прелести бестелесного существования. Ведь потеряв тело, жившее ранее по законам материальной вселенной, душа перемещается в этот мир, в котором обнаруживает себя в оковах других законов.
Никакой свободы не существует. Даже здесь. Тем более, здесь. Даже для бестелесного духа.
Впрочем, здешним душам было чем заняться, и поэтому им просто некогда было размышлять о чём-то подобном. Трудно размышлять, когда твоё естество окутано постоянной, нескончаемой болью. Причём это была не какая-то банальная боль, к которой человек привык в своём мире. Это была душевная боль. Дикая, неумолимая, беспощадная и… нескончаемая.
Котёл тысячекратно приумножал эту боль.
Обида, утрата, упущенные возможности и несбывшиеся мечты, и ещё десятки других мыслительных конструкций – словно нити, пропитанные отчаянием, стягивали душу, извивающуюся в котле.
Эта душа испытывала постоянную жажду, но не могла утолить её.
Эта душа испытывала постоянное вожделение, но не могла удовлетворить его.
Эта душа испытывала ещё сотни всевозможных желаний, и была не в силах совладать с ними.
Она не способна была даже потерять сознание или лишится рассудка,