– Ага! Опять хочешь на чужое! Что я за банкир такой американский, что ты будешь около меня прихлебать! Ты сам старайся.
– Да уж только до завтра. А завтра я буду сам по себе.
– Ладно. Пойдем. Только кутья ты, так уж кутья и есть. Удивительно, как на чужое зариться любишь. Племя ваше такое, что у вас завидущие глаза.
– А хоть бы и так? – улыбнулся Скосырев. – Виноват я разве в этом? Разве я мог просить, чтоб меня родили в дворянстве? Никто в этом не волен. Кому какая звезда.
– Иди, иди… Что уж с тобой толковать. Только мы вот что сделаем. Дяде я своему дал слово, что уж не буду его больше срамить и просить в рынке по лавкам…
– Ну что слово! Какое тут слово! – засмеялся Скосырев. – Слово – воробей. Вылетело изо рта…
– Молчи, Серапион! Не смей говорить этого! Слово золоторотца твердо. Может быть, ваши лужские кадеты этого еще не знают, а наши шлиссельбургские Спиридоны повороты на этом держатся. Наше слово лучше векселя.
– Скажи, какой философ!
– Ну, ты не ругайся! Да и, кроме того, я должен слово держать. Дядя мой мне еще пригодится напредки. Ведь не в последний раз в Питере. Сграбастают меня, переправят в Шлюшин, так ведь и опять оттуда придется улизнуть в Питер. Опять к дяде. А уж ежели я его теперь надую, получивши откуп, то уж на будущий раз он мне не поверит и не даст откупа. Понял?
– Вот это верно. Вот это я понимаю. А то слово! – возразил Скосырев.
– Не смей, говорю, смеяться над словом! У Пуда Чубыкина оно есть!
И Чубыкин гордо ударил себя в грудь кулаком.
– Ну так вот, что мы сделаем, – продолжал он. – Сам я по лавкам просить больше не могу и буду держать свое обещание, а ты иди и стреляй. Сам же я в магазин к отцу. Это будет напротив рынка. Ходить будешь, так увидишь вывеску: «Фруктовый и колониальный магазин Савелия Чубыкина». Ты и посматривай потом, когда я выйду из него. Свой доход тебе уступаю, – прибавил он. – Ведь это мой приход-то, как говорится по-вашему, по-кутейнически.
– Ну, спасибо тебе… – поблагодарил Скосырев.
Они шли к рынку. Шли нога за ногу. От вчерашнего пьянства ноги были как поленья, плохо сгибались, и они еле шагали, умолкли и уж почти не разговаривали.
Наконец Скосырев сказал:
– Что зря-то идем? Шагаем попусту, без дела, словно господа на прогулке. А ведь у нас даже табаку нет, чтоб покурить. Мелочные же лавки направо и налево. Да и на булку с колбасой или с селедкой хорошо бы пособрать. Есть хочется. Давай заходить по торговлям, как в той улице. Я по той стороне, а ты по этой. Так и будем приближаться к рынку.
– Что дело, то дело, – согласился Чубыкин. – Стреляй.
И началось снова захождение в мелочные лавки.
Заходя в лавки, они не просили, а молча останавливались у дверей и протягивали руки, шевеля что-то губами. Лавочники, видя их характерные костюмы, знали уже, в чем дело, и тоже молча подавали, по заведенному обычаю, копейку.
Пройдя