Марина. Какой-то ваш с папой знакомый.
Тарасовна. И меня о Трофимове дама допрашивала – наверное, та самая.
Надежда. Может, из бывших наших больных? По-моему, был один полковник Трофимов, ему Леня делал резекцию желчного пузыря, я – ассистировала. Два камня с голубиное яйцо, полсотни с горошину, масса песку. И он живет не то в Коломне, не то в Зарайске.
Тарасовна. Значит, явится с букетом – благодарить за выздоровление.
Надежда. Только бы не сегодня! Так не хочется посторонних…
Марина. Тебе понравилось в саду, мама?
Надежда. Такой воздух, такие краски, Маринка! Марина. Пойду полюбуюсь.
Тарасовна. Тебе лишь бы на стол не накрывать!
Надежда. Пусть идет, Тарасовна.
Надежда и Тарасовна раздвигают стол, ставят на него еду. Стук в дверь.
Тарасовна. Вот шальная! Уже с парадного хода зашла.
Стук повторяется.
Надежда. Марина, не дури!
Дверь открывается – и появляется Кирилл Трофимов. Он медленно идет к Надежде. Она ждет его, бессильно опустив руки, лишившись голоса. Узнает его она, разумеется, сразу, но проходит несколько мгновений, прежде чем это скорее ощущение, чем знание становится отчетливым пониманием. Тарасовна, почувствовав, что воздух в комнате словно завибрировал, тоже немеет. Неподвижность и потерянность Надежды дают Трофимову возможность начать разговор именно так, как, возможно, он придумывал многие годы.
Кирилл. Не узнаешь, конечно?
Надежда (его голос выводит ее из оцепенения). Кирилл! (Бросается к нему, прижимается, дрожит, беззвучно плачет.)
Кирилл. Узнала… Ну, не надо, перестань! Прошу тебя, успокойся.
Надежда. Живой! Живой!
Кирилл. До смерти мне еще далеко. Смерть меня подождет, как выразился один мой собрат по судьбе.
Надежда. Живой, боже мой! Живой, живой!
Кирилл. Живой, здоровый, успешный… Вот только немолодой. Жизнь катится к старости.
Надежда. Тарасовна!
Тарасовна (понимает с полуслова). Сейчас позову. Мигом, мигом! (С редким для нее проворством чуть ли не взлетает по лестнице.)
Надежда. Не могу прийти в себя! Кир, ты? Неужели ты?
Кирилл. Привидения в двадцатом веке немодны.
Надежда. Боже мой, ты! И какой красивый, какой молодой! Как ты смеешь говорить о старости! Ты совсем не переменился, совсем!
Кирилл. Нет, Надя, я переменился. А если на внешности не сказалось, так потому, что в холодильнике, где я жил, всё живое консервируется.
Надежда (слова его доходят до нее не сразу – она всё еще ошеломлена его неожиданным приходом). В холодильнике?
Кирилл. В Заполярье. Морозы там зверские – жизненные процессы замедляются. А старение – главная функция жизни.
Надежда (снова прижимается к нему, снова плачет). Кир!
Кирилл. Успокойся, прошу тебя…
Сверху сбегает Белогоров, за ним спускается Тарасовна.
Белогоров.