– Надеюсь, ты съездила чудовищу с именем Константин по его слащавой физиономии?
– Нет, но выкинула в окно его любимый шелковый галстук, – улыбнулась Рита, ей есть чем похвастаться. – Между прочим, купленный за границей и безумно дорогой!
– Одобряю, – дед погладил внучку, словно маленькую девочку, по голове. – Иди, устраивайся, почаевничаем, как раньше.
Рита зашла в свою комнату. Огляделась, развела в стороны руки: она дома! Достала из шкафа старую, с потертым воротником рубашку и завязала узлом на животе. И даже зажмурилась от удовольствия: приятно встретиться со старой «подругой». Которая понимает все и простит, Рита ведь не взяла рубашку с собой, когда перебиралась к Костику, он бы скривил от ужаса рот, найдя в ее вещах «линялую тряпку».
Но теперь нечего бояться косого взгляда или резкого слова. Она жила среди этих вещей с детства. Сначала здесь по московским меркам было многолюдно. Она, дед, мама с папой. Но однажды их осталось только двое… И как же Рита, оказывается, соскучилась по деду!
Девушка достала из-под кровати стоптанные тапочки, на одном все еще болтался на дряхлой нитке, явно из последних сил, пушистый помпон – и прошлепала на кухню. Села на свое место у окна и протянула руку к электрочайнику.
– Только не нажимай! – крикнул дед, пытаясь защитить кипятильник от неминуемой катастрофы.
Но – поздно. Рита коснулась кнопки и – случилось то, что всегда: из розетки с треском и шипением посыпались искры.
– Да, да, – виновато посмотрела внучка на деда. – Мне с механизмами по-прежнему не везет. Извини.
– Не страшно, – смирился привычно дед. – Сам виноват. Слишком давно не приходила. Успел отвыкнуть от твоих недостатков. Забудь про чай, сварим-ка лучше какао.
– Ура! – поцеловала она старика в колючую щеку.
Умеет дед радовать: какао – божественный напиток! Академик Стрижевский терпеть не мог суррогаты, и если пил кофе, то только молотый, а никак не растворимый, а если варил какао, то никаких гранул, только из настоящего порошка. Рита любила наблюдать, как дед священнодействовал над плитой. В этот момент он даже запрещал ей говорить, чтобы не отвлекала от молока, которое, если перегреть, стремилось убежать.
Чуть теплым оно выливалось в граненый стакан, куда плюхалась отмеренная с горкой чайная ложка порошка, и жидкость в прозрачном сосуде волшебным образом приобретала бледно шоколадный цвет. Затем смесь вновь возвращалась в кастрюльку, говорить снова запрещалось – нельзя пропустить момент вскипания. И – наконец, ароматный напиток переливался в ее любимую, с изображением божьей коровки, кружку, в которую заранее уже положили для сладости мед. Рядом на тарелочке дожидались своей очереди колечки курабье и зефирины с шоколадом.
– Так кто дальше в списке? – напомнил дед, теперь говорить можно. – Анжела?
– Знаю, что она тебе тоже никогда не нравилась, –