Ветер срывал с Пашкова купленную в городе голубую матерчатую шапочку, и он то и дело хватался за голову, придерживая свой легкомысленный головной убор, чтобы не улетел. Пашков, не привыкший подолгу расслабляться, пребывал в раздраженном настроении. Ему невольно приходилось сдерживать желание сесть за рабочий стол, разложив перед собой чистую бумагу, уйти в работу. Вместо этого ой, как угрюмая тень, плелся за Семеном Дворецким к пляжу, проклиная себя за уступчивость характера. Стараясь отвлечься от неприятных мыслей, он стал обдумывать сюжет рассказа, над которым сейчас работал.
В поезде их соседями по купе оказались симпатичные молодые влюбленные. За время поездки он узнал об этой парочке многое, остальное додумал, сложил в голове рассказ, осталось лишь перенести его на бумагу. Он поселил молодых людей в этом солнечном городишке у моря в глиняной мазанке. Потом с героями происходили всякие забавные коллизии, в общем, молодые были счастливы. Именно это ощущение героями своего счастья, по замыслу Пашкова, должно создать у читателей ощущение светлое, но непрочное. Слишком хрупок и неустойчив был мирок влюбленных.
Пашков, опустившись на нее, снял панаму и убрал в карман брюк.
– Ну, что же вы, присаживайтесь, – сказал он Семену.
– Окунуться хочется, – ответил тот, продолжая стоять.
– Волна слишком высокая, никто и не купается.
– Это даже хорошо, что волны, – сказал Дворецкий и сел рядом. – Послушайте, Алексей Дмитриевич, сегодня утром вам с поездом прислали пакет, какие-то бумаги. На словах передали, чтобы вы это прочли, ну, ознакомились. Нужно, чтобы вы посмотрели, все ли здесь правильно. Я оставлю вам папку и пойду окунусь, чтобы не мешать.
Он вытащил из объемистой хозяйственной сумки и положил на колени Пашкова красную папку. Встал и пошел к морю.
Пашков поглаживал папку рукой и наблюдал, как Дворецкий, уже раздетый, вошел в воду, нырнул под набежавшую волну и на несколько секунд исчез под ней. Потом его голова показалась над водой среди пенных гребешков и снова пропала.
Пашков расстегнул замок папки. Там, сколотые друг с другом, лежали гранки. Писатель заволновался, нашарил в кармане рубашки очки. Теперь волнение мешало ему разобрать текст приколотой к гранкам записки. Наконец, часто смаргивая, он разобрал рукописные строки: «Здравствуйте, уважаемый Алексей Дмитриевич. Перед вами уже набранная рукопись „Штормового предупреждения“. Она принята в одном из московских журналов и, как бы не сглазить, скоро будет опубликована. Просьба ознакомиться. Сообщите, устраивает ли вас правка. От души поздравляю