–Поздорову и тебе, красна девица. Как звать-величать сказывай, да какого роду-племени, да по какой нужде притекла, —весомо ответствовал воевода.
Дружинные парни молодые подступили ближе, любопытно им было, да и заглянули в лодку. И отшатнулись.
–Мертвец ведь там, воевода, —сказал один.
Толпа громко загалдела, что не к добру, и надобно спустить по реке обратно, но подойти опасались, потому как воевода добро не давал, да и девки убоялись. Она с места не стронулась, только принапряглась, ни дать ни взять, рысь к прыжку изготовилась. Изволь по повадке понял, что девка эта сродни рыси, коя хоть невеликий зверь, но лютый и грозный.
Догада рукой махнул, пресёк болтовню, и сам двинулся вперёд. Глянул в лодку.
–Сорочье племя, раскричались, —сердито сказал воевода, —Дышит он, живой. Он кто тебе, девка?
–Брат, —сказала она, и Изволь заметил, что рысь скрылась.
–Брат твой великий воин.
–Истинно так.
–Скажи, какая земля родит таких витязей?
–Край далёкий, где цветут яблони и солнце садится в море, —на её губах показалась тень улыбки.
Воевода долго не рассуждал. Девки ли с умирающим бояться храброй ванской дружине, места хватит и в избах, и на буевище.
–Хочешь, так ступай с ним в крепость. Не было ещё, чтобы в Шеломище воину отказали в последней чести.
Брови цвета мокрой земли хмуро сошлись под замшевым очельем с пушками. Девка насупилась и сказала:
–Спасибо тебе за честь, воевода, только мой брат ещё встанет на ноги, —и осмотрительно прибавила, —Если то угодно будет нашему господину.
Странно, что не назвала бога богом, подумал кузнец, но у всякого племени свой обычай, может быть по её правде и не пристало называть вещи своими названиями, а богов именами. Ещё Изволь подумал, что надо бы спросить, в какой сече порубили лежащего в лодке воина, с которой стороны беды ждать теперь.
–Не явится на эти берега та напасть, что одолела его, —сказала девушка, словно откликаясь на его мысли, —Потому я пришла, и коли дозволишь, воевода, останусь.
Брату жить прочишь, а говоришь о себе, как об одной, опять уцепился мыслью придирчивый кузнец.
Изволь ясно чувствовал, что эти двое совсем другого сорта люди, нежели все они, столпившиеся на берегу. Сгустившаяся вокруг них магия не была разбросанной и невнятной, как вокруг любого вана, крепко чего-то желающего или на чём-то сосредоточенного. Их магия была направленной и сильной. Так дерево отличается от кучи дров и хвороста стройностью и упорядоченностью ветвей, которые только на первый взгляд кажутся хаотичными.
Кузнецу приходилось видеть и ведунью из глухого леса, и волхва, служителя богов, и одержимого битвами вождя поморников. Все они были по-своему сильны, и потоки магии ходили около них своими путями, но совсем иначе, чем у этих гостей. Потому что магические течения их не огибали, а шли прямо сквозь плоть,