– Что вы все уставились? Я вам не мать кормилица… Я не должен был вам всем помогать.
Владимир Иванович во втором ряд опустил взгляд и мелко мелко разочарованно затряс головой.
– Я не в ответе за вас всех. И не надо мне тут, Владимир Иванович, глаза прятать. От сына вашего никакого проку всё равно бы не было, возьми я его или нет. Да и кто я вам? Народный депутат? Инженер, тля. Мне самому жизнь устроить нужно. Мою жизнь. Собственную!
Взгляды гудели в унисон уличному фонарю.
– Я в отличие от вас вообще советский еврей. Беспородная шельма. Вы хоть знаете что мне пришлось пережить? У вас возможностей сколько было. Коля, что ты рыло отвернул, нет ты смотри, в глаза давай, раз пришел. Ты же радист был от бога, в училище учился. Почему запил? Я что-ли виноват? Почему вы спрашиваете меня? Идите вон у Мишиного Бога спрашивайте. Кто я вам? Служба услуг? Кто-то из вас на моё место пытался стать? Говно за Сашкой убирать, когда он перепивал? Кто-то, ну? Куда вы расходитесь?
Он знал, что расходились не потому, что реагировали на его слова. А потому, что ему нечего другого было сказать. И он и они знали, что он мог помочь, в сложные моменты, но не помог. Осталась только она.
– Я тебя ни о чем не просила.
– Уходи. С ними уходи. Тебе с ними место.
– Я тебя ни о чем не просила.
– Что ты хочешь от меня услышать? Ну извини. Так получилось? Что ты хочешь? На колени стать?
– Я тебя ни о чем не просила.
– Не просила. Я сам все. Сам, да, но ты куда смотрела? Я что заставлял тебя? Да я тебя хоть пальцем… Что стоишь, уставилась? Ну не вышло. Не полюбил я тебя, слышишь? Не полюбил. Мало ли что обещал, я тогда сопляк был. Из-за тебя и уехал, чтобы никто не узнал. Да. Да! Что мне здесь оставалось делать, в этой дыре? Тебя я не любил. Жену люблю, тебя нет. Давай, давай, смотри, в глаза прям мне смотри. Нет моей вины. Мало ли, что я там по молодости сказал. Не надо было ждать, свою жизнь сама устраивай.
– Я тебя ни о чем не просила.
Тетя Сима храпела в средней комнате. В шкафу затряслись рюмки – шёл тяжелый товарняк, груженый зерном. Лев лежал на боку и смотрел в окно. В открытой створке отражались огни девятиэтажек, недалеко которых он сидел пару часов назад. Город, как бессмертный шут, зубоскалил над Львом. Бесчувственный, неуправляемый и злой, он намеренно мозолил ему глаза своими огнями, даже не огрызаясь на мысли и упреки. Что мне с твоих переживаний, старый еврей, я и не такие видел. В каждом из этих окон, что ты видишь, люди, достойнее тебя и выше. Им не нужна была столица, чтобы чего-то достичь, вот они, блестят у меня