[Р28 (март 1874). Л. 12, 13–13 об.]
П[олковой] К[омандир] и У[дашев] оба понимали, что имя Удашева и флигель-адъютантский вензель должны много содействовать смягчению Тит[улярного] Сов[етника]. <…>
Т[итулярный] С[оветник] подал руку и закурил слабую папиросу. Все казалось прекрасно кончено; но Т[итулярный] С[оветник] хотел поделиться за папиросой с своим новым знакомым, Князем и Ф[лигель-] А[дъютантом], своими чувствами, тем более что Удашев нравился ему.
____________________________
[Р31 (март – апрель (?) 1874), правка копии. ЧРВ. С. 199, 200]
Полковой командир и <Удашев> Вронский оба понимали, что имя <Удашева> Вронского и флигель-адъютантский вензель должны много содействовать смягчению титулярного советника. <…>
Титулярный советник подал руку и закурил папиросу. Все, казалось, прекрасно кончено, но титулярный советник хотел поделиться за папиросой с своим новым знакомым, <Князем> Графом и флигель-адъютантом, своими чувствами, тем более, что <Удашев> Вронской своей открытой и благородной физиономией произвел на него приятное впечатление.
[Р1 (весна 1873). ПЗР. С. 729]
Он [Балашов. – М.Д.] доедал суп, когда в столовую вошли офицер и статский.
Балашов241 взглянул на них и отвернулся опять, будто не видя.
– Что, подкрепляешься на работу, – сказал офицер, садясь подле него.
– Да. Ты видишь.
– А вы не боитесь потяжелеть, – сказал толстый, пухлый штатский, садясь подле молодого офицера.
– Что? – сердито сказал Балашов.
– Не боитесь потяжелеть, граф?
– Гей, человек, подай мой херес, – сказал Балашов, не отвечая.
Штатский тоже спросил у офицера, будет ли он пить, и, умильно глядя на него, просил его выбрать. <…>
Твердые шаги послышались в зале, вошел молодчина-ротмистр242 и ударил по плечу Балашова. <…> Вошедший точно так же сухо отнесся к штатскому и офицерику, как и Балашов. <…>
Ротмистр громко, почти не стесняясь, сказал:
– Эта гадина как мне надоела. И мальчишка жалок мне.
[Р27 (конец зимы 1874), верхний слой – правка копии, снятой с некоей промежуточной рукописи (которая развивала версию Р1). Л. 23–24, 25]
[В]ошел молоденький, хорошенький офицерик с слабым тонким лицом, недавно поступивший из Пажеского корпуса в их полк, и пухлый, старый офицер <гвардейский>243, всегда сопутствующий молодому офицеру, с браслетом на руке. Вронский взглянул на них <и отвернулся>, нахмурился и, как будто не видав их, косясь на книгу, стал есть и читать одновременно. <Он не любил ни того, ни другого, ни их отношений.> <…>
В комнату вошел уже немолодой, высокий и статный Ротмистр князь Яшвин. <…>