Непохожесть ни на кого – тоже по тем временам крамола, и дипломному сборнику «Завязь» не дали дойти до защиты: мало того что разгромили на комсомольском собрании, мало того что исключили из ВЛКСМ, так в мае 1958 года отчислили еще и из института – «за написание враждебной книги стихов, подрывающей основы метода социалистического реализма». В комсомол А. уже не вернулся, а диплом, год помотавшись по Сибири и пробив в Чебоксарах книгу стихов «Именем отцов» на чувашском языке (1958), все-таки получил.
Ни кола, ни двора, ни столичной прописки, ни постоянного заработка, и слава богу, что друзья А. устроили его в Музей Маяковского, где он, никуда не высовываясь, проработал десять лет в должности заведующего изосектором (1961–1971). Переводил на чувашский «агитатора, горлана, главаря» и – исключительно для заработка – поэму «Василий Теркин», выпустил на родине несколько книг опять-таки на чувашском («Музыка на всю жизнь» – 1962; «Шаг» – 1964; «Проявления» – 1971). Но всесоюзному читателю удалось показаться всего лишь дважды – 26 сентября 1961 года в «Литературной газете» с предисловием М. Светлова была напечатана подборка стихов, переведенных Б. Ахмадулиной, а во 2-м номере «Нового мира» за 1962 год под рубрикой «Из чувашской поэзии» появились четыре стихотворения, два из которых в переводе Д. Самойлова.
На этом, собственно, и все. Было, разумеется, хождение в самиздате, но достаточно, думается, ограниченное, так как загадочные стихи А., лишенные сюжетности и социального нерва, далеко не всякому читателю оказывались по уму. Зато уже в 1962 году одно стихотворение А. вышло на польском. И дальше больше: Чехословакия, Швейцария, Франция, Англия, Венгрия, Югославия, Нидерланды, Швеция, Дания, Финляндия, Болгария, Турция, Япония…
Понятно, что переводчиков привлекал прежде всего талант А., действительно самородный. Но надо и то принять во внимание, что его верлибры с их ребусным наполнением, простым словарем и причудливой архитектоникой хороши именно для перевода, воспринимаясь западными ценителями как явление не столько чувашской и русской, сколько европейской поэзии.
Можно предположить, что и у нас чиновники, смотрящие за литературным базаром, понимали стихи А. так же: во всяком случае, вступить в Союз писателей его не приглашали, но и не мытарили особо. Лишь после того как подборки А. – на русском, естественно, языке – стали появляться в эмигрантской периодике, после того как В. Казак выпустил сборник «Стихи 1954–1971» в Мюнхене (1975), а М. Розанова собрание стихотворений «Отмеченная зима» издала в Париже под грифом «Синтаксиса» (1982), тучи над А. стали вроде бы сгущаться. Но и то злобились не столько московские, сколько чебоксарские власти: «после публикации моих стихов в журнале „Континент“ в 1975 году, – как рассказывает поэт, – я ни разу не смог поехать в Чувашию в течение десяти лет, – друзья предупреждали, что не будет для меня