в зазубренный рваный осколок.
Сердце пустыни – родник, оттого волнистый песок
на рассвете лучится мëдом,
и не вместишь, не обнимешь взглядом неизреченность дали.
Сердце моë – ты, и пока я дышу
под вздымающимся небосводом,
буду горстями вычерпывать страхи твои и печали.
Если исчезнешь, то сквозь тернии, дёрн, окаменелости, глину
я продираться начну к тебе ростком,
сколько хватит в нëм травяной и упрямой силы,
неся, как стяг, нелюбовь к бездействию как к первопричине
того, почему все мы не пламенеем,
а лишь звеним, пустеем и стынем.
Ты – возможно, последняя и единственная моя святыня,
оттого никто и ничто у меня тебя не отнимет.
Время мужества
А составы тянутся цепью на поле брани
и оттуда чуть меньше числом – в Небесный град.
Мы стоим на перроне с огромным скарбом
ненужных знаний,
пороков и оправданий.
Господи, в моей затворённой гортани
бездна звуков, но я не могу кричать…
Наступает время мужества и молитвы,
я прошу, укрепи её, вознеси.
Мне сказали два человека из жерла битвы:
доживает граница считаные часы.
Неприметен камень краеугольный,
без него вскипает пылью, обрушивается стена.
Нам, внезапно поднявшимся на колокольню,
открывается истинная война,
и её причины, и бездорожье,
и неистовая глухота,
если взглянуть друг в друга глазами Христа
или из самого сердца, что часто одно и то же.
Алая осень
Моя алая осень начнётся позже, ну а пока
я иду между капель, лишь несколько на рукав.
Собираю лучи один к одному острым краем кверху,
ощущаю, как мне просторны сияющие доспехи.
Через сотую долю минуты я выйду в звенящий дождь.
Он пройдёт сквозь меня, как клинок, навылет и сплошь.
Я тогда уже буду знать, что ты никогда не придёшь, –
ты в краях незнаемых, где отступает старость
и меркнет ложь…
В этот самый миг мелодия моей осени вспенится, как река
грозовая, что опрокидывает навзничь
и топит высокие берега.
Я увижу тебя в дожде, мы встанем к руке рука,
ты посмотришь тепло и медленно,
но уже из долгого далека…
Через сотую долю минуты. Ну а пока
я иду.
И дорога радужна и легка.
Я смотрю, как в луже дрожат колеблемы алые два лепестка,
как ладони кленовые держат юные облака
цвета сапфира и молока.
Ну а пока…
«В лодке»
Моя светлая
Лет в пятнадцать думал, что я из особого теста,
бросая себя в подтексты, раздаривал на протесты,
толковал превратно мысли, вырванные из контекста.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен