– Сложный клинический случай! – пояснил он подопечным, стоя уже на второй линии, с поднятыми кверху кровавыми перчатками.
Через две секунды педиатр отходил от операционного стола с новорожденным на руках. Обычно этот момент обозначен радостным детским плачем, слышным за пределами операционной. Сейчас же над пеленальным столиком склонились двое: детский врач и анестелиолог. Тишину нарушали только работающие меха наркозного аппарата.
– Ну что там? – не отрываясь от работы пропела Ириан Фердинандовна.
– Интубируем…
Работа продолжалась в штатном режиме: хирург шил, анестезиолог титровал, педиатр скрылся за дверью со своей бесценной ношей. Студенты гуськом удалились вслед за новорожденным. Профессор размывался в предоперционной.
5
Если бы Дмитрийсаныч знал, что за глаза его называют сперматозоидом, то наверняка бы расстроился, поскольку натуру имел утонченную, хоть и чудаковатую. Прозвище это он получил за поджарый для своих шестидесяти вид и незаурядную скорость мысли по всем вопросам теоретического акушерства. На планерке или консилиуме он и правда мог немедленно выдать какое-нибудь блестящее решение. Сама Ирина Фердинандовна, бывало, «снимала перед ним шляпу». Вернее, колпак.
Особенности же работы Профессора в операцинной смущали всех, кроме студентов или конченных пофигистов. Несмотря на это, оперировал он регулярно, добавляя немало седых волос всей осознанной операционной бригаде. Профессор придерживался мнения, что все работники его кафедры обязаны стоять как у операционного, так и у родового стола, чтобы не потерять практических навыков. К последнему, кстати, он давно не подходил.
Рядовые роженицы из отделения патологии попадали в профессорские руки редко. В основном это были «блатные», и обращались они сами, забывая поговорку о том, что учиться надо у профессоров, а лечиться у докторов.
Зная за собой определенные технические огрехи, Профессор брал в ассистенты кого-то вроде Ирины Фердинандовны и тем самым марку держал. Сегодняшняя роженица была не просто из блатных, из коллег: ординатор первого года обучения. Обращаясь непосредственно к Профессору, она полагала, что получает абсолютные преференции и гарантии благополучного исхода дела.
Профессор вошел в кабинет и повернул ключ изнутри. Он не злоупотреблял спиртным, но для такого случая, как этот, держал в сейфе бутылку французского коньяка. Налив янтарной жидкости в круглый бокал, Профессор расположился на кожаном диване. С постера на стене на него смотрела обнаженная нимфа. Была ли она беременна – неизвестно, поскольку живот был сокрыт за рыжими вьющимися локонами. Профессору нравилось думать, что была.
Каждая вещь в кабинете не оставляла сомнений в том, что хозяин был эстетом. Даже акушерский стетоскоп на столе походил на тонкую женскую руку. И да, он ни разу не был применен в дело, а служил исключительно для любования.
Собственных детей у Профессора не было.