В сентябре 1941 отец отправил нас от своего завода в эвакуацию. С нами ехала и тётя Надя, жена моего дяди по матери, Серёжи. Ехала она с сыном Толей, моим двоюродным братом. Ехали в товарных вагонах. Привезли нас в Вятские Поляны (Мордва). Поселили в хате. Мать работала в колхозе. Помню, как-то она меня взяла с собой в поле. Женщины серпами резали лён и вязали его в снопы. Для городских женщин работа была тяжёлая. Весной 1942 года приехал отец. Его военный завод эвакуировали из Москвы в Вятские Поляны. Почему-то мать с отцом там часто ругались. Мать перешла на работу в инкубатор по выращиванию цыплят. Скоро на яйца мы смотреть не могли. Осенью 1942 года отца забрали на фронт, и он к нам уже более не вернулся.
Вновь я увидел его уже после окончания войны в июне 1945 года с новой полевой женой. Ох и обидно мне было до слёз! У многих мальчишек, моих сверстников, отцы погибли на фронте, и это справедливо считалось достойным уважения и сочувствия, а у других отцы возвращались, и они ходили героями. Я, как и многие мои сверстники, вначале ждал отца с фронта, потом, когда в начале 1945 стали возвращаться некоторые отцы, мать мне объявила, что отец погиб и ждать его не надо. Правду я узнал случайно. В школе объявили, что для детей погибших отцов открыта столовая (столовая находилась в районе Пушкинской площади). Я поехал туда, отстоял длинную очередь, и когда проверили списки, мне объявили, что отец мой жив и обед мне не положен. В школе на уроке у меня случилась истерика. Я громко рыдал на весь класс. Вызвали мать в школу, тогда всё и открылось.
В начале 1943 года, после разгрома немцев под Сталинградом, было ограничено, но всё-таки разрешено возвращение в Москву из эвакуации. За нами приехала мамина сестра, тётя Тоня, которая работала в московской милиции телефонисткой и поэтому получила пропуск и разрешение на поездку за нами. Основным детским воспоминанием трёх последующих лет был голод. По возвращении в Москву мы с матерью жили в семье бабушки и дедушки в Большом Демидовском переулке, район улицы Баумана. Сейчас этого дома тоже нет. В двухэтажном доме у них было две комнатки. С ними жили и обе мои тётки, мамины сестры. Был ещё у сестёр и брат Серёжа, но в начале сентября 1941 он ушёл на фронт и через две недели погиб под Старой Руссой. Я его почти не помню. Но у него остался сын Толя, мой двоюродный брат, который сейчас живёт в Киеве, и я с ним поддерживаю связь.
А тогда, в 1943 году, помню, как бабушка утром делила мою дневную норму хлеба на четыре части и выдавала мне одну часть утром, остальные прятала, вернее, убирала. Но я не мог терпеть и съедал все свои доли уже к обеду. Нас спасало то, что во дворе в сарае для дров с погребом были заготовлены с осени картошка и солёная капуста. А дед, который работал завхозом в типографии (рядом с домом), привозил иногда бидон мясного бульона из костей.