Чисан придвинул блюдце с маринованным острым перцем и налил себе рисовую водку.
– Выпей и ты, Побун.
Я отказался, боясь нарушить обет. Он больше не предлагал.
– Так вы с настоятелем братья в Дхарме?
– Ну да. Выходит, что так. Ещё мальчишками вместе проходили послушание.
– Где?
– В монастыре Судокса.
– А, в Судокса. Это ведь там жила монахиня Ирёп?[5]
– Она жила в скиту за монастырём.
– Я читал одну её книгу, ещё до монастыря. «Сжигая юность».
– Это ты после той книги решил податься в монахи?
– Не совсем…
– Всё это ерунда. У меня вообще не было такой юности, которую можно было бы сжечь.
– Зачем себя этим истязать?
– Это не самоистязание, а жалость к себе.
Возле зала Дхармы загудел колокол. Первое «боммм» вибрировало долго и гулко, затем удары зазвучали чаще, тише, пока наконец не остался только шум ветра. С ветром долетали слова молитвы:
Мун-чон-сон-бон-нэ-дан
Чи-хе-чан-по-ри-сен
И-чи-ок-чуль-сам-ге
Вон-сон-бул-до-чун-сен
Слушая колокол, да избавишься ты от страданий
Да отверзнутся тебе двери светлой мудрости.
Вырвись из тройственного мира сансары,
Стань буддой и спаси страдающих существ.
Я достал из котомки касу[6] и перебросил через плечо.
– Вы не идёте на церемонию?
Чисан не ответил. Он величественно восседал в позе лотоса, приковав взгляд к стопке с сочжу. Было непонятно, услышал он мой вопрос или нет. Я шагнул к двери.
– Побун, ты куда? – вдруг окликнул меня Чисан.
– В храм.
– Для чего?
– На службу.
– Зачем тебе на службу?
Держась за дверную ручку, я обернулся. Он сидел в той же позе. У меня вырвался смешок.
– Ну вы даёте… Я ведь тоже хочу стать буддой.
– И что, сейчас в храме, куда ты направляешься, тебя ждёт сам Будда?
Я промолчал.
– На что это, по-твоему, похоже? – спросил Чисан, поднеся стопку ко лбу.
Я не ответил. Я думал, что он просто пьян.
– Ты, должно быть, видишь стакан. А вот я вижу Будду… То-то и оно. Вот в чём отличие Просветлённого от простых смертных. Твой Будда находится в храме, а мой – в этой комнате, в этом стакане. Почтение просветлённому бодхисаттве-сочжу.
Он поднёс стопку к губам и вылил содержимое в рот.
У меня исподволь задрожала рука – дверная ручка задребезжала. «Почтение просветлённому бодхисаттве-сочжу…» Прибавить к священному слову название этого гнусного напитка да ещё и выказывать ему почтение… Какое непростительное святотатство! Подумав так, я тотчас же забормотал про себя мантру покаяния: «Ом сальба мотча мочжи садая сабаха – обретаю прибежище во всех буддах и бодхисаттвах[7]. Ом сальба мотча мочжи садая сабаха. Ом сальба мотча мочжи садая сабаха».
На трясущихся ногах я вошёл