Беру себя в руки и, заткнув уши, возвращаюсь в свой номер. Лифты в «Хилтоне» еще работают: ведь в Посольском районе – автономная электростанция, не замкнутая на энергосистему Оранжвилля. Прямо в одежде укладываюсь на кровать и накрываю голову подушкой…
Неужели и впрямь все кончено?
4
Безвыходных ситуаций не бывает. Если дорога перекрыта глухой стеной – ищи ближайший объезд. Если объезда нет – пробей стену киркой. Если нет кирки – выкуй ее сам из подручных материалов. На всякий яд всегда можно отыскать противоядие – надо лишь умение и желание искать. Именно этому научили меня в Первом медицинском мои профессора. Каждый, пусть даже самый зловещий вирус уязвим: надо лишь отыскать его слабое место…
…Вот уже целый час я стою на балконе, пытаясь проанализировать ситуацию. А ситуация предельно хреновая.
На помощь извне рассчитывать не стоит – это раз. Для всего остального мира, включая наш офис в Цюрихе, мы теперь почти инфицированные и потому списанные со счетов – это два. Самостоятельно изобрести вакцину против неизвестного науке подтипа Эболы нереально – это три. Для этого нужны десятки разноплановых специалистов и специализированный НИИ с дорогостоящей аппаратурой. Это вообще научное открытие на Нобелевскую премию. Но что мешает мне хотя бы выяснить, что это за странный подтип «Е»? Тем более, со слов Жозе, вспышка этого подтипа была зафиксирована лет десять назад где-то в Танзании…
А раз нечто подобное уже происходило – культура этого вируса наверняка сберегается в одной из коллекции штаммов, ведь возбудители абсолютно всех эпидемий у вирусологов принято сохранять, чтобы «знать врага в лицо». В мире лишь две полные коллекции вирусов: одна где-то в Соединенных Штатах, и одна у нас, под Новосибирском, где в закрытом научно-исследовательском институте изобретают вакцины от всех имеющихся в мире зараз. И в этом НИИ работает мой старинный приятель, Миша Алтуфьев, с которым мы жили в студенческой общаге в одной комнате. Тихий, интеллигентный очкарик, ироничный интроверт с аналитическим складом