Яков Спиридонович затрясся мелкой дрожью и с ног до головы покрылся холодным потом от страшного предчувствия. Боже, какие беды теперь обрушатся на его бедную директорскую голову! В зале наступила такая тишина, что, казалось, даже пролетающая над головами муха от удивления села на чьи-то очки.
Савин нисколько не удивился. Без малейшего смущения он браво поприветствовал князя, протянув ему руку.
– О, так вы тоже великий князь? Очень приятно, Николай Герасимович Савин, – непринуждённо улыбнулся лицеист.
Восхищённый дерзкой шуткой, князь Николай Константинович расхохотался на весь зал. Три девушки, сопровождавшие его, залились столь заразительным смехом, что все присутствующие почувствовали мгновенное облегчение и подхватили их веселье. Одна из девиц, отличавшаяся блестящими светлыми кудрями, внимательно посмотрела на Савина и, отметив, что лицо у него волевое, с правильными чертами, соблазнительно улыбнулась юному храбрецу. Он не растерялся и быстро подмигнул ей в ответ.
Николай Константинович бросил оценивающий взгляд на публику и легонько похлопал в ладоши.
– Ну и артист! Вот это я понимаю – спектакль! – одобрительно произнёс он.
Оглядев своё место и показав жестом, что всё в порядке, великий князь вновь обернулся к проворному лицеисту.
– Что ж, давайте вместе досмотрим.
– Спектакль, скажу я вам, замечательный. Особенно хороши флагоносцы, – светским тоном произнёс Савин, не выходя из роли.
Зрители притихли и теперь с любопытством наблюдали за Савиным и великим князем. Казалось, весь спектакль переместился в первый ряд. Князь жестом пригласил лицеиста сесть с ним рядом, справа, в кресло Кульмана. Тот охотно плюхнулся, бросив насмешливый взгляд на директора лицея, оставшегося без места, так как слева от Николая Константиновича расположились его спутницы и свободных кресел в первом ряду не осталось. Великий князь подал знак рукой, и спектакль продолжился под ошеломлённый шёпот в зале.
4.
На заднем дворе императорского лицея стояла неестественная тишина, хотя здесь собрались все воспитанники и преподаватели. Лицеисты выстроились в несколько рядов. На всех лицах были написаны напряжение и страх. Яркое февральское солнце безжалостно озаряло Николая Савина, который стоял перед строем на коленях. Лицо дерзкого лицеиста казалось высеченным из камня, глаза его застыли, словно у статуи с надгробного памятника. Савин уже знал, что его отчисляют из лицея, но не подавал виду, насколько ему больно от этой мысли.
Кульман подошёл к нему и торжественно развернул лист бумаги с написанным сегодня утром приказом.
– Лицеист Николай Герасимович Савин совершил дерзкое, невиданное доселе нарушение дисциплины. С завтрашнего дня он будет отчислен из лицея и переведён в регулярную армию, – делая ударение на каждом слове,