Данилов задумался.
– Видел, знаю, – наконец отозвался он. – Но у меня всего десять классов и автошкола. Трудно было аналитически связать два этих несомненных факта. Может, и тот старый идиот такую картину видел?
– Не думаю, – возразил я. – Он, по твоим словам, раньше задумал строить, чем Вампилов в Байкале утонул. Вампилов погиб. В Байкале знаешь какая вода холодная?
– Думай не думай, а у нас все может быть. А вдруг они знали друг друга? Вот мы же с тобой встретились и разговариваем. Все может быть… – Данилов засопел и потупился. – Вот ты, к примеру, можешь представить, чтобы я, тихо сидящий перед тобой, оказался зверем? А я, представь, являлся таковым, отчего и вынужден теперь ехать в Даниловский монастырь.
– Не Даниловский, а Данилов, – тут же поправил я его, но он, явно не слыша моих слов, вдруг жарко зашептал, придвинувшись ко мне вплотную, отчего явно повеяло на меня одеколоном, щами, бензином, табаком, другими продуктами чужой жизнедеятельности.
– А что мне, спрашивается, оставалось делать, когда я ехал после смены на первой электричке 4.32 и в изнеможении лег на лавку спать, положив под голову ондатровую шапку? Только задремал, но меня будят за ногу, и старый хрыч, пенсионер очкастый, наклонился надо мной, как контролер, и говорит: «Молодой человек, спать в электричке, развалившись на сиденье, как свинья, строжайше запрещается».
«Чего надо, у меня сезонка», – леплю я спросонок, а он меня все тянет и тянет за ногу. Сразу предупреждаю, что это был уже ДРУГОЙ старик, НЕ ТОТ, что в Лобне дом строит…
ЭТО БЫЛО В АПРЕЛЕ 1985 ГОДА, КОГДА ВОВСЮ БУШЕВАЛА АФГАНСКАЯ ВОЙНА, РАЗВАЛИВАЛОСЬ СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО, ВЕЗДЕ ПРОЦВЕТАЛИ ВЗЯТОЧНИЧЕСТВО, КОРРУПЦИЯ, АЛКОГОЛИЗМ, ПОВСЕМЕСТНО НАРУШАЛИСЬ ПРАВА ЧЕЛОВЕКА, ГОТОВИЛСЯ ВЗЛЕТЕТЬ НА ВОЗДУХ ЧЕТВЕРТЫЙ БЛОК ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ АТОМНОЙ СТАНЦИИ, И ВСЯ МНОГОСТРАДАЛЬНАЯ СОВЕТСКАЯ СТРАНА С НЕТЕРПЕНИЕМ ЖДАЛА ИСТОРИЧЕСКОГО ПЛЕНУМА ЦК КПСС.
ВОТ И НАСТАЛ ЭТОТ ДЕНЬ!..
– Ну! – удивился я.
– Вот тебе и «ну», – уныло отозвался собеседник. – Я ему говорю: «Отвали, отец, видишь, весь поезд пустой, дай отдохнуть пролетариату». А он: «Я сам в молодости был пролетариат и всю жизнь на посту боролся с разгильдяйством и разными, кто рабочую честь продает за копейку. Встань немедленно, сукин сын!» – «Да зачем же, – я говорю. – Ведь я никому не мешаю». – «Нет, мешаешь, мне ты мешаешь, – отвечает старый подлец. – Я, может, имею право сидеть именно на этом месте, а ты тут развалился, как свинья…» – «Отец дорогой, – умоляю я его. – Отвали с глаз от греха подальше, ведь я тебя убью…» – «Многие хотели меня убить, да где они все нынче…» И, представь себе, садится прямо на мои ноги, утверждая, что хочет сидеть именно на моих ногах, именно на том самом