Мне показалось, что это придаст ему суровости, говорю я.
Естественно, соглашается Леннокс. Естественно. Вот только такого сурового носа у него больше нет, верно?
Мы проезжаем мимо промзон, с обеих сторон вдоль дороги стоят складские помещения с металлическими стенами без окон, нигде ничего не происходит, только иногда высоко над пустыми парковками горит фонарь. Бетонные лапы развязок, широкие перекрестки со светофорами, шоссе сужается до двух полос, по бокам вырастают из земли многоэтажные панельки, фасады цвета охры с прямоугольными глазницами окон, за которыми не горит свет. Под некоторыми из окон натянуты веревки, на них сушится посеревшее белье. Небо затянуто, так что кажется, что уже поздно и наступили сумерки. Вдруг откуда-то появляется много людей, город не может справиться с наплывом транспорта, мы еле тащимся, а большую часть времени и вовсе стоим на месте, беспилотных фур нигде не видно, наверное, свернули куда-то.
Леннокс барабанит пальцами по рулю. За окнами многоэтажек то тут, то там зажигается свет, как будто в театр пришли зрители и декорации оживают. То ли на шестом, то ли на седьмом этаже какая-то женщина снимает с веревки белье, рядом с ней стоит ребенок и смотрит на улицу, налево, направо и еще раз налево, как будто в первый раз видит этот пейзаж и удивляется ему. Я оглядываюсь проверить, остается ли свет включенным после того, как мы проехали мимо. Чего смотришь? – спрашивает Леннокс. Я молчу. Метр за метром мы продвигаемся вглубь города. Вдруг опять ускоряемся, дорога переходит в четырехполосную, начинает петлять длинными плавными поворотами; вдалеке стоят серые небоскребы, верхушки которых растворяются в низкой облачности; и вдруг эта панорама исчезает, словно ее вовсе не бывало, и мы опять едем по узким улочкам, вдоль невысоких жилых комплексов и деревьев, роняющих на тротуар свои медные листья. В маленьких магазинчиках на освещенных окнах висят наклейки и плакаты, мы проезжаем мимо школы с оградой из квадратных каменных колонн и черных металлических прутьев, мимо площади с неработающим фонтаном, а потом опять останавливаемся, потому что все стоит. По тротуару, шурша сухими листьями, идут школьницы, кто-то поодиночке, кто-то по три в ряд, занимая всю ширину тротуара, с распущенными волосами. На всех одинаковая школьная форма: зеленые пиджаки, белые рубашки, блестящие черные туфли, вечно спущенные серые гольфы. Они смотрят на экраны и показывают их друг другу, те, кто по одной, идут медленнее, и их обгоняют, но и самым быстрым тройкам приходится время от времени останавливаться, чтобы подтянуть гольф или подождать отставший рюкзак. Вперед себя смотри, говорит Леннокс, ты для них слишком старый. И начинает перечислять знакомые названия, во всяком случае, мне знакома концепция – это придуманные названия вперемешку с настоящими порноклипами, где актрисы одеты как школьницы. Волосы у них обычно заплетены в косички, чтобы моложе выглядеть, но это им не помогает,