Приподнявшись на локте с дивана, премьер-министр Канады убедился, что всё это президент произнёс во сне, и прилёг обратно. Но услышанное не давало ему уснуть. Несмотря на выпитый виски, его била мелкая дрожь только от одной мысли, что на северной границе его страны могли стоять русские ракеты…
Часть 1. Обезглавленная
«Да что же это такое?! Ни с того ни с сего этакий мороз со снегом! И это – первое марта!».
Бывший титулярный советник и следователь Санкт-Петербургского окружного суда Игнат Тимофеевич Пятровский, едва вдохнув морозный уличный воздух через открытую дверь парадной, тут же её захлопнул и вернулся к себе в квартиру, чтобы одеться потеплее.
В этом году он планировал отметить своё шестидесятилетие, но внешне выглядел гораздо старше: лицо и шея были испещрены морщинами и стариковскими пигментными пятнами, скрюченные пальцы рук говорили то ли о подагре, то ли об артрите. Кроме того, последствия долгой сидячей работы вылились в сильную сутулость, так что казалось, будто Пятровский горбун. А пенсне с толстыми линзами выдавало в нём бывалого канцеляриста, и ведь на самом деле службу Игнат Тимофеевич закончил титулярным советником в адресном столе Коломенской части Санкт-Петербургского Департамента государственной полиции три года назад, вблизи которого и проживал по сей день.
Квартиру он снимал в доме на Мясной, 24. Она была небольшой – порядка шести квадратных саженей – и состояла из зала-спальни и кухни-топочной. В зале, помимо кровати, стояли шкафы для одежды и книг, а также маленький стол с одним стулом и большой сундук, где Игнат Тимофеевич хранил свои документы, единственную награду – орден Святого Станислава III степени – и подарок одной удивительной женщины. На кухне стояли печь-голландка, согревавшая квартиру в холодное время года, небольшая дровница, наполовину заполненная берёзовыми дровами, и шкаф с посудой. Для того чтобы можно было хотя бы немного подогревать еду, которую готовила местная кухарка, Игнат Тимофеевич соорудил из принесённого с улицы большого камня подставку, на которую ставил чайник или миску с едой, и вплотную её подвигал к печке.
Временный хозяин квартиры открыл дверь, повесил фуражку и пальто, оставшееся ему от прежней службы, на вешалку, немного подумав, не стал снимать сапоги и, вытерев подошвы о коврик, прошёл в зал. Там он снял тужурку и, открыв шкаф с одеждой, достал видавший виды шерстяной жилет, купленный им ровно год назад на Александровском рынке.
– Нахватаете вы гнид и блох, ваше благородие, с энтого рынка! – вздыхая, говорила ему Марфа – местная прачка, женщина средних лет и такого же телосложения.
И действительно, на этом рынке продавалось много старого поношенного тряпья и одежды, что нередко служило очагом и распространителем всяческих зараз. Заболеваемость 3-го участка Спасской части, где и находился Александровский рынок, превосходила по своим показателям все другие участки столицы. Зачастую петербургский доктор обнаруживал