На острове святом, на Валааме,
Где в кельях бывших коротали век
Участники войны в своей печали,
Вдруг появился новый человек.
Не набожный, но кровь внутри Христова,
Под кепкой любопытный, острый взгляд,
Обитель приняла к себе Доброва,
Художника, чей дух был так богат.
В родном послевоенном Омске,
Ему, мальчишке, встретить довелось,
На деревянной, низенькой повозке,
Солдатика безногого: «Небось,
Парнишка! Подойди поближе,
Дай я тебя покрепче обниму.
Не думал я, чтоб после взрыва выжить,
Но вот, как видишь, всё таки живу!
Я рад, что ты такой здоровый,
Что жизнь твоя большая впереди.
Для этого вступили в бой суровый,
За это миллионы полегли!»
Сказал, слезу смахнул, поехал,
Запел «Дороги», на еду прося.
Нужда для инвалида – не потеха,
Но в ней без песни, как в бою, нельзя!
С тех пор он повидал таких немало,
Героев – инвалидов и калек,
Но вдруг, их в городах совсем не стало,
«Наверно, инвалидам жить не век?»
И как-то на вечере тайной,
Что на советской кухне собирал.
Узнал, куда упрятали печальных,
Войны прошедшей жуткий карнавал.
Свезли, чтоб не пугали наших граждан,
Не клянчили, не пачкали бедой.
Герой красивый государству важен,
А не калека, с глаз его, долой!
Отбросив все житейские поэмы,
Почти без средств на остров ладожский спешит.
В кармане – карандаш, раскрыть проблему
И крестик для спасения души.
Он рисовал героев, слушал песни,
Катал коляски искалеченных сердец.
Внутри горел пожар: «Ну как же мерзки,
Те, кто придумал вот такой конец!»
Нет слёз, у тех, кто оба глаза
На фронте от разрыва потерял,
Но, он рисуя, слушал их рассказы,
Как будто рядом в той цепи бежал.
Кого купал, давал из ложки кушать,
И чистил за больными туалет.
На самом деле – чистил наши души,
Вперёд, на сотни миллионов лет!
Портрет – спелёнутый солдатик,
Без ног, без рук, глухонемой лежит,
Лишь твёрдость в его тёмно-карем взгляде,
И карандаш невольно сам дрожит.
Невыносимо это испытание,
Смотреть, как неземную красоту,
Связистку – женщину снаряды искромсали,
Попутно искромсав её мечту.
Иль вот боец, ни орденов, ни славы,
Он в первой же атаке огневой,
Лишился памяти, сестрёнок, папы, мамы,
Спалили немцы дом его родной.
Но, даже в этой юдоли печали,
Кипела жизнь, она дала ростки.
И свадьбы здесь порою всё ж играли,
И дети ветеранов здесь росли.
Всё это передал для нас художник,
Смывая ретушь официальных