я воскрешаю шершавые, неподатливые слова,
которые (некогда ртом, а сегодня – прахом)
складывал во времена Мерсии или Нортумбрии,
прежде чем стать Хейзлемом или Борхесом.
В субботу мы прочитали, что Юлий Цезарь
первым из ромбуржцев прибыл подмять Британию;
значит, и гроздья еще не созреют, как я услышу
того соловья из загадки
и плач двенадцати воинов над погребенным вождем.
Версиями позднейших английских или немецких
слов, знаками знаков мне кажутся эти слова,
а ведь в каждом из них был образ,
и человек призывал их во славу меча и моря;
завтра они возвратятся к жизни
и fyr будет означать не fire[11], а удел
прирученного и многоликого бога,
чей вид повергает нас в первобытный трепет.
Благословен лабиринт
бесконечных причин и следствий,
что на пути к тому зеркалу,
где никого не увижу или увижу другого,
мне даровал созерцать
зарю языка.
Лк. 23
Еврей, язычник, просто человек,
Лицо сокрыто в пелене времен,
И буквы имени его навек
Рассыпались среди других имен,
О милосердии, о состраданьи
Знал то, что тать из Иудеи мог,
Висящий на кресте. Что было ране,
Нам не извлечь. Исполнив свой урок
Последний – он распятым умирал,
И посреди насмешек и глумленья
Услышал: тот, что близ него страдал,
Был Бог, и вот, в порыве исступленья
Ему взмолился – помяни меня
Ты в Царствии Твоем, и грозный глас
Того вершащего все судьбы Дня
Бандиту посулил сей день, сей час,
Мол, внидет в Рай. Не изрекли ни слова
До смерти, но история для нас
Об этой казни сберегла рассказ
И о Страстях Спасителя живого.
Но как, друзья, наивна и проста
Христова друга вера, невзначай
Попавшего по первой просьбе в Рай
От низости позорного креста!
И не такая ль вера вовлекла
Его во все кровавые дела?
Адроге
Кого теперь встревожит, как когда-то,
Что потеряюсь, забредя в глухие
Куртины, где для праздного заката
И неискоренимой ностальгии
Возводят кров незримый дрозд на ветке,
Колдующий над песнею старинной,
Круговорот струи, мираж беседки,
Виденья статуй и фантом руины?
На черном черный (знаю) в запустенье
Пустой каретник проступает, сдвинув
Границы мира пыли и жасминов,
Что помнит об Эррере и Верлене.
От эвкалиптов по ночным террасам
Плывет целебный аромат былого —
Тот аромат, что вне уловок слова
И времени зовем домашним часом.
Ищу и нахожу свой долгожданный
Порог. Все тот же дом под черепицей
Рисуется,