– Бабулечка, как вкусно пахнет! Есть хочу, умираю. Как хорошо, что ты приехала! Я так рада! – я обняла бабушку, сидевшую на стуле у стола, заполненного тарелками, накрытыми белой салфеткой.
– Ах ты, лиса! – заулыбалась бабушка, – Знаешь, чем угодить. Давай, садись за стол будем обедать.
Я наложила в мисочку Найду его любимых рыбных консервов, помыла руки и только потом уселась за стол. Бабушка, молча, наблюдала за мной. Молчание – знак недовольства. Значит, замечание всё-таки будет. Я постаралась побольше расспросить и рассказать, чтобы смягчить гнев.
– Бабулечка, ты как себя чувствуешь? Всё в порядке?
– Ах, что со мной станется.
– Как там мама с папой? – я знала, что они в очередной командировке, где-то на Дальнем Востоке, но надо же угодить бабуле.
– Сама знаешь.
Да, разговорить бабулю не удаётся. Я не выдержала:
– Бабуля, я же торопилась, на работу срочно вызвали, пришла бы и всё убрала.
– Ты о чём это? Ах, о платье, да уж и забыла.
– Тогда почему ты такая недовольная? Я в чём-то ещё провинилась? Прости, я не понимаю.
– Ты тут абсолютно ни причём. Тут такое дело случилось. Даже не знаю, как тебе рассказать. Та помнишь Надежду Сергеевну Аверину?
– Конечно.
Ещё бы не помнить эту даму. Всегда очень просто, но изящно одета, она была похожа на киноактрису. Одна из давних подруг моей бабушки. Её муж работал вместе с дедом. Они и познакомились-то благодаря мужьям. Дружили всю жизнь, почти одновременно овдовели, их дружба продолжается и поныне.
– Внучка у неё в больнице, в коме уже вторые сутки.
– Сонечка? – от удивления я даже положила назад в вазочку кусочек печенья, который хотела съесть. – Что с ней?
– Непонятно. Её нашла какая-то женщина здесь у вас, недалеко от клуба. Она же и скорую вызвала. Подождала, когда скорая приехала, и ушла. Врачи не записали её данных. Теперь, даже непонятно: то ли эта женщина была причастна к несчастью, то ли просто проходила мимо. Видела она что-то или нет? Никто ничего не знает.
– А полиция?
– А что полиция? Дело завели, только пока никаких подвижек. Наденька сама не своя, себя винит в этом несчастье.
– Почему себя?
– Ты не знаешь, да и никто этого не знал, кроме меня, об этом опасно было говорить, Наденька – потомственная дворянка. Сейчас-то уж этим даже гордятся некоторые.
– Вот это да! Она скрывала это много лет? Что, даже муж не знал?
– Муж, знал, конечно. Всю жизнь боялся, что кто-нибудь узнает.