В дверь горницы стукнули. Гаврилка принёс квасу, пенного, пышного, сладкого. Махнув рукой Бельскому, царь отпил пару глотков и снова завалился на пуховики. Вскоре он засопел. Гаврилка на цыпочках тихонько подошёл к столу и плюнув на кончики пальцев, по очереди зажал ими огоньки свечей – потушил. Вернулся в свой угол, лёг на расстеленную там овчину, и забылся лёгким сном, всё время ожидая царского зова.
В Успенском соборе пахло ладаном. Митрополит Дионисий оканчивал заутреню. Невидимый Егору хор грянул «Господи, помилуй!». Казаки, стоявшие у стены, истово крестились и кланялись в пояс, хотя в церкви тесно, плечами толкаются.
Иван Кольцо бормотал под нос молитву. Только сейчас, на службе Вербного воскресенья, казаки поняли, как им не хватало молитвы в храме. Иные уж лет двадцать в церкви не бывали, вот как Арефия взять. А сейчас казак глаза закрыл и только знай отмахивает кресты.
Егор приподнялся на носках и повернул голову влево. Среди молящихся он высматривал синеглазку. Уже знал казак, что это княжна Ирина Мстиславская, дочь могущественного боярина. И что не ровня она ему, тоже знал.
Но сердце билось чаще, когда Егор видел её, и неспроста. Он помнил, как Ирина ахнула вчера, когда рыжий ударил его.
– Может, и я ей приглянулся, – думал казак и краснел. Вечером, положив распаренный донник на ранки на груди, он прикидывал, надо ли ему это. И много старше он княжны, и голодранец, казак перекати поле, и на службе у Строгановых ему по уговору ещё лет восемь быть.
Поймал себя Егор на том, что ничего это неинтересно ему, а хочется Ирину на руках носить, да в цветы, меха и шелка укутывать.
– Будь что будет, – решил казак. – Единова живём, любить так любить!
В собор Успенский, главный московский храм, посольство Ермака распорядился пустить царь. Все двенадцать казаков пришли. В дорогих шубах, шёлковых портах, на пальцах перстни золотые с яркими камнями. Сапоги тонкой кожи, булгарской выделки. Ничуть не хуже бояр, князей и прочих, кто на праздник здесь собрался.
Егор заметил, что на них посматривают жены боярские – приглянулись лихие казаки, видать. А какой-то седой дед в потёртой шубе, из волка, что ли, нахмурился, когда Иван Кольцо прошёл мимо, дескать, всякая голь в царском соборе шляется.
Вот она, синеглазая Ирина! Увидела казака, шалью кашемировой прикрыла лицо, а сама потихоньку посматривает в его сторону.
Митрополит руки кверху, провозглашает славу господу, а Егор с Ириной друг с друга глаз не сводят.
– Великому государю дорога державная, люду православному слава вечная! – провозгласил Дионисий. И опять певчие грянули, да так громко, что Егор ничего не разобрал, да и не слушал.
Народ в церкви заволновался, расступаясь. Митрополит с царём шли к выходу. Перед ними несли Донскую икону Божьей Матери.
– Богородица, заступница земли Русской, –