На Сююмбику это сказочное великолепие уже не произвело никакого впечатления, она на всё взирала полусонными, безразличными глазами. Ей мучительно хотелось разогнать суетившихся вокруг служанок и заснуть под напевную, протяжную песню Оянэ. Наконец её уложили в постель, невольницы одна за другой покидали покои, их ноги неслышно ступали по коврам, и сквозь полуприкрытые веки Сююмбике казалось, что девушки летают по воздуху. Хабира ещё возилась у столиков, наполняя кувшины прохладными напитками, и Оянэ поправляла покрывало, что-то успокаивающее нашёптывала своей воспитаннице. Но вот и они покинули комнату, только через мгновение опять приоткрылась дверь, вернулась Хабира. Она склонилась над своей госпожой и шепнула заговорщически:
– Ханум, будьте покорны повелителю. Наш господин любит повиновение и ласку, уж поверьте вашей верной служанке.
И, поклонившись, она серой тенью растворилась в полутьме.
Сон Сююмбики как рукой сняло, она мгновенно поднялась, подтянув ноги под себя и пугливо озираясь. За свадебным обрядом и банной церемонией она позабыла о том, что сегодня ночью предстоит вступление мужа в законные права. От одной только мысли, что к ней войдёт Джан-Али и его руки коснутся её тела, у Сююмбики мурашки побежали по спине. Девушка спустила ноги на тёплый ворсистый ковёр и подбежала к окну, – там стояли сундуки из её приданого. Сююмбика откинула кожаную крышку и торопливо засунула руки под стопы одежд. На самом дне нашла кинжал, подаренный отцом. Она вынула его из драгоценных ножен и пощупала лезвие, кинжал был остёр, как бритва. Сююмбика спрятала оружие на груди и укрылась под одеялом. Волнение почти отступило, осталось только радостное возбуждение, какое она всегда испытывала, отправляясь на охоту. Теперь она была вооружена, и никто не посмеет её обидеть!
Вскоре в коридоре раздались уверенные мужские шаги. Повелителя сопровождали прислужники гарема, и их угодливые, по-женски высокие голоса были отчётливо слышны не сомкнувшей глаз Сююмбике. Евнухи пожелали хану всех благ и распахнули двери, ведущие в покои новобрачной. Кто-то внёс светильник. Сююмбика с головой накрылась атласным одеялом и затихла, не подавая признаков жизни. Джан-Али усмехнулся, он задул огонь и приблизился к ложу. Сююмбика слышала, как, тяжело дыша, её муж скидывал с себя нарядный казакин из серебряной парчи, стягивал тонкие ичиги. Джан-Али был пьян, и каждое движение