Замер, в потрясении разглядывая то, чего никак не ожидал увидеть. Храм Лакко! Откуда он здесь? Храм давно позабытого божка, о котором и у нас-то вспомнили лишь благодаря приказу сумасбродного короля. А здесь?
Применил магию, теперь уже не боясь, что на неё отзовутся охранные чары, откинул капюшон и поднялся по лестнице, не отрывая взгляда от золотых букв, опоясывающих колонны.
– «Лакко – правда, Лакко – ложь, где ты не ищешь, там найдёшь». Так себе стишки, но ты, наверное, оценил, – хмыкнул я. И вошёл в храм.
Он был не таким, как тот, что построил я. Снаружи монументальный, но внутри небольшой и простой, наполненный воздухом и светом. Я по глупости пытался задобрить старого бога, а тот, кто творил это место, действовал от души. Уверен.
– Принимаешь ли ты на себя ответственность, сын мой?
Я развернулся и увидел, как из тени появился жрец в сером одеянии. Невольно хмыкнул, решив, что сегодня мы с ним похожи.
– Принимаю, отец.
– Что привело тебя в храм, сын мой? – он пригласил меня к алтарю.
– Поиски истины, отец, – я встал боком, чтобы видеть, что происходит вокруг. Просто привычка, взращённая недоверчивостью Саната.
– Истины нет. Ты молишься тому, кто лучше других даёт понять, что правда и ложь – две стороны одной медали. Ты думаешь, что тебя обманули, – я нахмурился, услышал, как стукнула дверь, но не стал смотреть, кого ещё принесли боги, поглощённый словами жреца. – И это так. Ты обманулся и был обманут. Но та ложь для кого-то – правда.
– Объясни.
Голос прозвучал хрипло. Неужели этот несносный божок наконец-то решил мне помочь?
– Мог ли ребёнок солгать или сказать правду? – ясные глаза жреца смотрели на меня почти равнодушно, но в то же время слишком понимающе, он знал больше, чем говорил. И это злило. – Пять лет Лакко дал тебе, чтобы возмужать, вырасти, стать сильным. И ещё пять – ей, чтобы осознать, что может быть дороже всего.
– И что же?
Жрец покачал головой:
– Не тот вопрос.
– Почему Лакко не дал нам просто пять лет, а не… десять? – с трудом спросил то, что имело значение.
– И снова не тот вопрос, сын мой, но я отвечу и на него. Та, кто не вступила во взрослый возраст, не может снять с себя ответственность.
– Она несовершеннолетняя? – прошептал, едва веря в то, что слышу.
И мозаика собралась. Десять лет! В этом унылом королевстве совершеннолетие наступало в двадцать один год. И если тогда, в Храме, она побоялась признаться, что ей всего одиннадцать, то всё сходится. Улыбнулся, чувствуя, как с плеч скатывается тяжеленный камень. И я дурак, вот она – правда! Напридумывал себе страхов, сам в них поверил и чуть ли не проклинал девчонку. А мог бы сесть, вспомнить всё и догадаться сам. Она и там-то мне показалась слишком мелкой и хрупкой, но я даже представить себе не мог, что эта мелочь соврала!
– Спасибо, – искренне поблагодарил жреца и собрался уходить.
Отвернулся,