Длинное описание его мыслей, не означало, что были они такими же и протяжёнными во времени. Лишь на секунды он и погрузился в свои тайные печали, пока старушка не отвлекла его своими вопросами. Видимо, как только он отключился, телохранители Сирени, наблюдающие за ним и подосланной старушкой, с противоположной стороны дороги подскочили и втащили его в машину своей хозяйки Сирени.
«Да», – решил Фиолет, – «так оно и было». Влиятельная расписанная матрёшка случайно наткнулась на него на рынке. Она и была обряжена в старушку с опрятной кошёлкой.
Выйдя из раздумий, он опять уставился в окно, где продолжал торчать тот тип. Неужели, сменили, наконец-то лица тех, кто успел ему надоесть больше, чем способны были вызывать тревогу? А неизвестный рослый блондин для чего-то прижался своим, заметно осчастливленным лицом в это самое окно снаружи и подавал ему странные знаки рукой. Тот, кто следил, так себя вести был не должен!
Белёсый тип держал руку ладонью к нему наружу, растопырив саму пятерню как лучевую звезду, что было знаком космической солидарности всех землян во Вселенной. Могло ли быть такое лишь по случайной нелепой игре? Зачем неизвестному так делать, а при этом сиять счастливой улыбкой, как будто он нашёл главное везение своей жизни? Фиолет застыл с не проглоченным куском речной рыбы во рту. Рыба была очищенной от костей, невероятно нежной и вкусной, в каком-то сладковато-остром соусе, рецептуру которого узнать было сложно. Каждое пищевое заведение обладало своими секретами, чтобы заманивать людей поглощать еду у них, а не только дома. Еда в мире добрых простых людей тоже была доброй, но не простой нисколько. Утратив вкусовое наслаждение, Фиолет проглотил рыбу и, сожалея о том, что не успел её доесть, вышел наружу из столовой.
Блондин подскочил к нему, сияя зелёными глазами под светлыми бровями. – Арнольд? Фиолет? – очень тихо произнёс он, а по виду было похоже, что он сейчас заорёт на всю округу. – Я – Константин. Я – землянин! Я ищу тебя. Мы все ищем тебя. – Речь прозвучала на языке местном, дабы не возбуждать ненужного любопытства прохожих.
У Фиолета дрогнуло и куда-то покатилось его сердце. На какое-то время он перестал ощущать в себе его биение. Оно на миг приостановило свою ежесекундную неотменяемую работу, и голова у него реально закружилась. В голове заклубилось осознание того, что он сходит с ума.
Тот, кто заявил о себе как о Константине, прошептал ему на ухо уже на языке русском, родном