а может, и никогда. Что терранцам у шведов делать, прикинь? Ага, отмяк. Говорит мне: «Знаете ли вы о том, что на планете Вальс разрешено хождение только местной валюты?» Я не знал, но кивнул. «Ваши деньги, господин Даниилэфч, подлежат принудительному обмену по твердому курсу, установленному банком общины Вальс. Вы не испытываете желания заявить претензии?» И видно, как бы ему хотелось, чтоб я на дыбки встал и права качать принялся... Я – ему, мол, нет, не испытываю. Деваться-то некуда, хрена ли... В космодромном карантине обратного рейса ждать? А вот такого вам! Не за тем я сюда кости свои довез. Тогда эта рожа таможенная бабло мое забирает, а взамен выдает четыре монетки по одной кроне и одну монетку совсем маленькую – одно чего-то там из трех букв, мне Молчун потом сказал, что оно называется «эре». И я гляжу на эту голимую мелочевку, фишки, видно у меня на лоб вылезают, челюсть о прилавок брякает. «Это, – я грю, – что?» А он мне без улыбки, спокойненько так: «На бутылку недорогого спиртного вам хватит. На обратном пути вы имеете право совершить адекватный обмен за вычетом банковской пошлины в 35%». А потом еще по-тамошнему добавил, как сейчас помню: «Альт-э-дюрт-и-Сверье»
[2]. Вот сука! Ну, я думаю, если чо не так с Молчуном, хана мне. Прикинь. Ладно, молчу. Только руки у меня кулаками не сделались только что чудом Господним. Очень уж харя эта пальчики мои к себе приглашала. На профессиональное ощупывание поверхностей. А он все никак не успокоится, все зенками своими меня лапает. Я чую, быть беде. Тут баба какая-то ихняя к нему подваливает, показывает на меня пальцем и по-своему лопочет не пойми чего. Одно слово я разобрал, и слово это было «Даниэльссон». О! Гляди-ка! У мужика сразу глаза такими стеклянными сделались. Сунул он мою карточку в свою машинку, враз электронную метку впендюрил и мне отдал. Вернее, на свой таможенный прилавок кинул, чтоб ненароком моей кожи не коснуться. Чтоб пока он карточку в пальцах своих держит, а я ее забираю, с меня на него никакие мандавошки не переползли. Вотак.
