«Поэтому мы и называем эти народы – Язычниками, ибо поклоняются они своим выдумкам и языку, которым разносят эти выдумки по свету!»
Я шел по темному коридору, за свечой учителя и слушал его в своей голове.
«Мы идем в кладезь мудрости твоего народа… Когда-то, очень давно, мой наставник – прошлый Аарон нашей Общины, привел меня сюда!»
Я вошел вслед за учителем в просторную комнату и он, поместив свечу в причудливый стеклянный фонарь, обвел им стены. Фонарь многократно усилил свет свечи, и я увидел ступени, устроенные в песчаных стенах, которые спускались вниз из под самого потолка и доходили до середины комнаты. Прямо передо мной, на нижних ступенях, аккуратными рядами стояли широкие глиняные сосуды, подобные тем, в которых торговцы на базарах хранят масло и вино.
«Ты думаешь, в них налито масло?» – уловил мои мысли учитель.
Ребе, подошел к одному из глиняных сосудов и, с усилием, поднял плотно пригнанную деревянную крышку. Когда я заглянул внутрь, то увидел свернутые в трубочки листы папируса, поставленные торцом и пересыпанные чистым сухим песком.
А выше, на ступенях уходивших под самый потолок, я увидел штабели глиняных табличек, проложенных тканью.
«Это мудрость всех колен нашего народа, начиная с великого Ноя!» – Он указал на верхние ряды ступеней, – «Здесь собраны все первые книги, написанные собственноручно Патриархами и праотцами народа Господа… Это самая большая ценность, которую хранит наша Община!»
Учитель продолжил открывать амфоры, демонстрируя мне их содержимое.
«Здесь тайное место… Сюда могут заходить только избранные. Некоторые, как я слышал, думают, что у нас тут подземный храм, полный идолов».
«Это смешно, ребе!» – ответил я.
«Да… Теперь ты видел, каких идолов храним мы здесь… И теперь, ты тоже избранный!»
Еще несколько месяцев я спускался в подземное хранилище Истины – Храм знаний, как величал его мой ребе. Там, при свете чудесного фонаря, забыв обо всем, я проводил дни и ночи, в изучении исписанных свитков. Выносить их на поверхность учитель строго запретил. Я читал и не мог оторваться и лишь рука учителя, гасившая свечу, и его голос, врезавшийся в мои мысли, заставляли меня прерываться на еду и сон.
Скоро я дошел и до глиняных табличек – скрижалей, испещренных мелкими символами, зачастую совершенно не понятных.
«Это язык наших праотцов… Можно сказать перволюдей!» –