– В таком случае, вы тоже, святой отец.
– Нет, сын мой. Ошибаешься. Порох и ядра в арсенале, ты в тюрьме, ergo[11], товар по назначению не доставлен, виновник схвачен, я предотвратил преступление против веры и родины. В свою очередь, из этого следует…
– Вы мерзавец – вот что из этого следует!
– Благодарю. А ты – висельник. Причем в самом ближайшем будущем. Мне остается только сдать тебя городским властям.
Диас ответил презрительной улыбкой.
– Конечно, – продолжал Бартоломе, – ты столько раз рисковал жизнью, что новая опасность тебя не пугает. Однако, если есть шанс ее избежать, почему бы им не воспользоваться? Договоримся, сын мой. Сейчас ты мне искренне, чистосердечно, как на исповеди, ответишь на все вопросы, что я тебе задам, покаешься во всех своих прегрешениях, каковы бы они не были.
– Исповедоваться? Вам? Да у вас, святой отец, грехов больше, чем у десятерых таких, как я, вместе взятых!
– Церковное таинство, сын мой, остается церковным таинством независимо от нравственных достоинств священника, который его совершает. Впрочем, это богословские тонкости. Я хочу знать, что тебя связывало с покойным евреем Яго Перальтой?! Какие делишки ты с ним обделывал, черт побери?!
Диас молчал, только сверкал глазами.
– Если ты будешь сговорчив, я отпущу тебя на свободу, – пообещал Бартоломе. – В противном случае, тебе придется свести тесное знакомство с городским палачом.
Молчание.
– Хорошо! Хочешь на виселицу – пожалуйста! А как же твои братья и сестры? Мать? Насколько мне известно, ты – их единственная опора. Что будет с ними?
Диас застонал. Впрочем, этот звук походил скорее на предсмертный хрип раненого зверя.
– Допустим… я соглашусь, – глухо произнес он наконец. – Но где гарантии, что вы и в самом деле отпустите меня?
– Гарантии? Никаких! Только мое слово.
– После того как вы меня уже один раз провели?! Это смешно, святой отец!
– Позволь, в прошлый раз я тебе никаких обещаний не давал.
– Я вам не поверю!
– Что ж, – рука Бартоломе потянулась к колокольчику, – сейчас я вызову стражу и тебя отведут в городскую тюрьму.
– Постойте!
– А, ты передумал. Так-то лучше.
– Что… я должен рассказать?
– Что связывало тебя с Яго Перальтой?
Диас колебался. Он явно чуял подвох. Ведь рассказать о своих похождениях означало окончательно себя погубить, своими руками вырыть себе могилу. А надежда на освобождение была слишком призрачной.
Бартоломе словно прочитал его мысли.
– Если б я хотел доказать, что ты пират и контрабандист, Антонио Диас, – сказал он, – мне не нужно было бы добиваться твоего