У тети Ариши было бельмо на правом глазу. Говорят, в детстве ей брат палкой в глаз попал. Ну, это в точности неизвестно, но в народе говорят, что у кого бельмо, того дьявол пометил – плюнул в глаз. И оттого Тонька старалась обходить тетю Аришу стороной. А та, напротив, не замечала своего необычного глаза и красила его щедро и черной подводкой, и тенями для век, стараясь ничем не обездолить его, и не отделить от здорового.
А Тоня, разглядывая тети Аришино лицо, всякий раз примеряла ее на роль Бабы Яги. Это место в театре было вакантным. "Это ж Баба Яга от Бога – шептала Тонька матери, прижимаясь к ней и крепко ухватившись за руку, – Пластиковый нос, пёстрая косынка, и, пожалуй, весь реквизит! Даже обильная волосатость на лице собственная! – восхищалась она, – да ее на роль Яги с руками-ногами оторвут!". "Ага, точно Яга, и со ступой еще!" – подыгрывал отец. Тонька помнила, как в пять лет отец возил ее в Петропавловск в детский театр на «Гусей-лебедей», и Баба-Яга была там такая, ну, совсем не страшная, а, напротив, юная и нежная выпускница театрального училища и гримеры – халтурщики не слепили из ее персиковой мордашки печеное яблоко. Тонька хотела бояться Ягу и ожидала встречи с ней с оттенком сладкого щемящего ужаса, какой бывает на границе перехода из детства в отрочество. А вместо этого жалела ее, голодную и одинокую, оттого эффект от сказки был обратным, и театр не пленил девочку своим назначением колдовского воздействия на зрителя.
Уже неделю как Марина была дома и неспешно втягивалась в свое брошенное хозяйство, как однажды в среду после обеда к ним в квартиру позвонила женщина, молодая, «расфуфыренная», как сразу мысленно охарактеризовала ее Маринка, с немыслимым начесом из белых волос в стиле восьмидесятых и на высоких каблуках. В белых джинсах, таких узких, что половой орган был обтянут демонстративно вызывающе и топорщился, как и не женский вроде.
В поселке так никто не одевался – все ходили в простой удобной одежде в соответствии с природными условиями, а каблуки были просто невозможны ввиду отсутствия асфальтированных дорог.
Вокруг незнакомки тошнотворной, тяжелой завесой стоял запах дешевых духов и только недавно выкуренных таких же дешевых сигарет.
Марина улыбнулась: «Вам кого?». "Я к Павлу. А вы кто?".
Марина растерялась, но что-то подсказало ей, что признаваться, что она жена не следует. "Я Павликова сестра, из города приехала помочь ему и племянникам". Тетка сразу расслабилась: «А, ну понятно. Я же знаю, что жена-то в больнице. Давно и надолго", – причмокнула языком она в веселой оптимистичной гримасе. "Мне тетя Шура все рассказывает", – затараторила незнакомка, уже протискиваясь в квартиру и оглядываясь по сторонам, – Все про вашего Павлика, какой он замечательный, и как ему тяжело… Трешка у них, да? Ух ты! – погладила она рукой завороженная огромным серебристым холодильником с двумя дверьми-распашонками как у шкафа, – Японский да?" – И глаза ее заблестели.