Я хочу упомянуть и еще одно возражение. Когда я был моложе, меня порой тешила мысль, что полное уничтожение человечества будет, пожалуй, не таким уж плохим исходом. Людей не останется, поэтому некому будет скорбеть и страдать. Раз исчезнет сама категория “плохого”, то как вообще уничтожение может быть плохим? А если существование человечества было необходимым условием для существования категорий плохого и хорошего, правильного и неправильного, то, возможно, эти категории станут вообще неприменимыми в безмолвии, которое воцарится на земле.
Но теперь я понимаю, что такие рассуждения не лучше старых доводов философа Эпикура, который утверждал, что в смерти для человека нет ничего плохого, поскольку переживать ее человеку не приходится. Однако здесь не учитывается, что если я брошусь под машину и погибну, то моя жизнь в целом станет короче, а следовательно, хуже – не потому, что в ней станет больше плохого, а потому, что в ней окажется меньше хорошего. Именно поэтому не стоит бросаться под машину. Хотя аргумент Эпикура может служить утешением в минуты скорби и страха, его не стоит считать руководством к действию, как никто и не делает. Представьте, что правительство ссылается на него, определяя политику в сферах безопасности и здравоохранения или принимая законы об убийствах.
Если бы катастрофа в этом столетии привела к нашему вымиранию, то жизнь человечества стала бы короче и, следовательно, хуже[104]. Учитывая, что человечество пока пребывает в младенчестве, она стала бы гораздо короче – и гораздо хуже. Даже если бы не осталось никого, кто мог бы признать это трагедией, мы вполне можем вынести такое суждение уже сейчас. Подобно тому как мы можем судить о событиях, происходящих в других местах, мы можем судить и о событиях, происходящих в другое время[105]. И если эти суждения корректны сейчас, они останутся корректными и тогда, когда нас не станет. Я не стал бы винить людей, которые на закате жизни человечества нашли бы утешение в эпикурейских аргументах. Но пока нам решать, насколько долгую и полную жизнь проживет человечество, и мы должны признать эту ответственность[106].
Этим возможные возражения не исчерпываются. И все же нет нужды отвечать на все до единого философские вопросы о ценности будущего, чтобы решить, стоит ли оберегать наш потенциал. Сама идея, что будет относительно неважно, вымрет ли человечество или же будет процветать на протяжении миллиардов лет, представляется глубоко неправдоподобной. В этом отношении любая теория, которая это отрицает, должна восприниматься с изрядной долей скепсиса[107].
Более того, будущее – это не единственный моральный ориентир при оценке экзистенциальной катастрофы. Он кажется мне самым важным и сильнее других заставляет меня посвящать время и силы этой проблеме, но существуют и другие ориентиры, связанные с другими моральными