Она протянула чародеям по веточке с листьями липы.
– А это зачем? – не поняла Дарири, недоверчиво принимая ветку.
– Унимает голод, – ответила Лилит, отщипывая листочек и отправляя его в рот. – Обволакивает желудок. Я помню как-то раз с тамису только ими и питалась.
– Это когда мы познакомились? – Дарири аккуратно сорвала несколько листков. Лилит кивнула.
– Последние по-настоящему голодные времена. Скучаю по вкусу выпечки из грязи и сворованных из-под несушек сырых яиц, – хмыкнула она, подбирая под себя ноги.
Полено в костре громко треснуло, и к ночному небу взмыл сноп искр. Кроме пламени и речки, бегущей заих спинами, ничто не нарушало ночную тишину. После небольшой паузы Варац повел в воздухе рукой.
– Ну? – спросил он, будто ожидая чего-то.
– Что “ну”?
– Где история? Или ты просто так сделала подводку про голодные времена?
Лилит пожала плечами.
– Могу и рассказать, почему нет. В общем, было мне пятнадцать, я бежала из трудового лагеря и с грехом напополам добралась до Синепалка. Попала в самую мясорубку: тогда была очередная стычка Севера с Оренхаем, и северян теснили от границы на юг. А вместе с ними и кучу беженцев…
Лилит, борясь со сном, подпирала спиной крепостную стену. Ворота в город были закрыты. Беженцы толпились у моста, разбив импровизированный лагерь.
Лилит караулила и выжидала, насколько могла терпеливо. Синепалк был надежно защищен и окружен глубоко врытой в землю крепостной стеной со сторожевыми вышками. О подкопе нечего было и думать, ровно как и о том, чтобы взобраться наверх. Ворот в город было двое, и Лилит успела провести по дню у каждого из них. Единственная ее надежда была на то, что она встретит кого-то из своих, или в город просочится слушок про лиловоглазую девку с черными волосами. Но с каждым днем она верила в это все меньше. Однако, она все равно держала на виду монетку с дыркой в середине – а вдруг?
Лилит сидела недалеко от ворот, пристально смотря на вереницу людей, подходивших к стражникам с грамотами, мольбами и чеканками. Было холодно, но она не замерзала, несмотря на то что целый день просидела неподвижно. Последним, что она съела, был заплесневелый кусок сыра пять дней назад. Листья липы немного спасали положение, помогая от голодных спазмов, но не придавали сил.
В город пускали либо со свидетельством о владении собственностью, либо с письменным разрешением от мэтро; такое было в основном у хорошо одетых людей с холеными лошадьми, жителей верхнего города.
С каждым проходящим часом беженцы наглели, а стражники оскотинивались. Если утром они хотя бы старались вести себя профессионально, то ближе к вечеру принялись отрываться на самых отчаянных, бранясь, толкаясь и тыкая несчастных в ребра тыльными сторонами секир. За день в стражников дважды бросили дерьмом и трижды напали с кулаками и палками. Словесные оскорбления Лилит даже не считала; каждый второй проходящий мимо крестьянин сплевывал