Подтащили к парапету у реформатской кирхи, вопли усилились, Бабин процедил сквозь зубы: «Сейчас утопят»; из дверей выскочил революционный патруль – должно, шерстил пасторов за ненужную веру неизвестно в кого, – трое матросов с красными повязками. «В чем тут?» – заорал, видимо, старший, вор канючил: «Убивают, ваше благородие!» – «Благородие? – недобро протянул тот. – Ну так товарищ Ленин велит контрреволюцию подвергать! Топи его!» И несчастный полетел в воду. Несколько мгновений он барахтался, пытаясь удержаться на поверхности, потом забулькал и исчез…
Старший обвел толпу веселым взглядом:
– Притихли, мать вашу? Ну так вот: то со всеми будет…
…Огромное красное солнце висело над крышами, медленно скатываясь к островам.
– Над нами вставало, над ними… – замученно сказал Дебольцов. – Да неужто там… – сделал неопределенный жест, – все равно? Или отвернулся Господь от России…
– Вам предстоит долгая жизнь, полковник… – странно улыбнулся Бабин. – У вас дети родятся от любимой жены, только в изгнании.
– Что вы говорите, какое изгнание? Я русский, я здесь умру.
– Нет, Алексей Александрович, не здесь. Вы вдали отсюда умрете, и это благо, потому что, если приведет Бог умереть здесь, – это будет страшная смерть.
– Вы не в духе, Рыбин, оттого и мелете неизвестно что!
Глаза у Бабина плыли, он смотрел на Дебольцова, но не видел его, стало тревожно.
– У меня прабабку на костре сожгли… – Бабин недоуменно развел руками. – Нелепо, правда? Это у меня от нее. А что же к себе не приглашаете? Вечер на дворе…
Пришли быстро, дворник узнал, отдал ключ без разговоров, обрадовал: «Квартира цела, ничего не забрано, блюл, как женину любовь!» Получил рубль с орлом – еще неплохо ходили и здесь, при юной власти, почтительно проводил: «Братца вашего, его превосходительство, давненько не видал. Может – с зимы. Тогда ЧК люто брала, ох люто!»
Когда вошли в прихожую – сумрак и затхлый воздух вдруг испугали Дебольцова. «Черт его знает, что такое… – раздраженно думал он. – Понадобилось же Петру Ивановичу такие пророчества произносить…»
Бабин деликатно остался, Алексей направился к дверям столовой – через анфиладу. И в самом деле – здесь все было на месте: шкафики, картинки на стенах, даже обои не выцвели. Впереди послышался легкий шум – словно ветерок пролетел, сквозь него чей-то голос: «Нет, господа, это все было предрешено!» И ответ: «Согласитесь, мы ничего не замечали: Петра Аркадьевича взорвали, до того – покушение на Государя в Борках…» – «Ах, да разве в этом дело, господа? Это же наивно – восклицательные знаки читать, а слова страшные – не понимать!»
«Но ведь дворник сказал, что… – Мысли Дебольцова запрыгали, словно кадеты с лестницы в первый день каникул. – Но тогда – это…» – Стало страшно, спина