– Лучше бы ты сама придумала, – морщась, ответил на ее смех Сергей. – Ненавижу женское чтиво.
– Да ты, выходит, сноб! – Дарья уже несколько раз порывалась отхлебнуть пива, но новый приступ хохота всякий раз мешал ей. – Зри в суть, забей на… в общем, забей на журнал!
Чигринский делал вид, что все еще ошарашен, Дарья продолжала смеяться.
– Будь по-твоему, забьем на «Космо», – сделался серьезным он.
– Я не говорила, что это был «Космо»!
– Пох! Смотри, в этой истории описывается пять принципов. Первый – «поровну», второй, когда они делят по весу, – «по потребностям», – Сергей зажал два пальца. – Третий, получается, «по заслугам», да же?
– Же да! – довольная произведенным эффектом, Дарья опять закурила.
– Дальше… Что там у нас было? А, то, что мужик крепче. Назовем его «по возможностям». Не совсем точно, но думать над словами влом. И последнее тогда…
Чигринский задумался.
– По способностям, может?
– Сойдет.
– И чего дальше? – чуть задумавшись, она откинулась на спинку скамейки, одно за другим выдувая табачные кольца.
– Помнишь, социалистический лозунг – «каждому по труду», коммунистический – «каждому по потребностям»?
– Ну.
– Гляди! – загорелся Сергей, нащупав интересную идею, – все пять принципов, этих правил дележки… каждый по-своему справедлив.
– Я ж говорю, нет универсальной справедливости!
– Да нету, нету, но не перебивай, пожалуйста!
Дарья согласно развела руками.
– Смотри, Даш, справедливым будет считаться тот вариант, который в большей степени принимается обществом. Поощряется им.
– И к чему ты это? – она покинула полулежачее положение и плотнее закуталась в тонкую золотистую куртку.
– Я к тому, что справедливость, выходит, понятие не объективное, а культурное! В одной культуре больше поощряется успех, в других – забота о слабых и равенство. А уж если брать исторические культуры…
Дарья ничего не ответила, лишь пригубила свою баночку. Чигринский никогда не мог понять ее любовь пить пиво прямо из банок.
– Выходит, справедливость – это всего лишь следование общественным догмам! Угодливость обществу.
С этим неожиданным выводом он перевел на свою бывшую взгляд и только тогда заметил, что тело ее подрагивает от холода.
– Давай, согрею тебя, что ли, – он подвинулся к ней, расстегнул свою куртку и прижал к себе. – Совсем ты замерзла.
– Давно бы так! – прижалась еще плотнее Дарья.
– Выходит, что мораль и нравственность, – продолжал свою мысль Чигринский, говоря ей почти в самое ухо, – это лишь выполнение общественных установок, угода обществу. Да же, Даш?
– Наконец-то ты прозрел, человек! – с наигранной надменностью заявила она. – А потому, бросай свою рабскую справедливость и давай ко мне, на темную сторону!
Чигринский от души рассмеялся.
– Я