На скамейке около стола, где мужчины любили играть в домино, сидела тётя Нюра Моторина и быстро-быстро вязала на пяти спицах. С её коленей свисал длинный шерстяной чулок. Маленькая, кругленькая, издалека она выглядела уютной тётенькой с ямочками на щеках, но я прекрасно знала, как её глаза могут презрительно сощуриться, а рот вытянуться в тонкую щёлку.
Моторина опустила вязание и уставилась на меня в упор. Если бы она могла, то высверлила бы во мне дырку.
– Явилась? Пора забыть сюда дорожку.
Я вспыхнула. Зачем она так? Ведь сейчас война, и все должны быть вместе. Разумно промолчать у меня не получилось, и я запальчиво отрезала:
– Захотела – и пришла, у вас не спросила! Двор общий.
О скандальном нраве Моториной знала вся округа, поэтому я не стала ждать продолжения, а развернулась и побежала обратно, в свой новый дом. Указ о мобилизации висел за моими плечами, как набитый камнями вещевой мешок. Успеть бы! Вдруг папа уже ушёл?
Сердце колотилось жарко и часто.
– Ульяна! Улька! Стой! – Крик в спину ударил, как мячик во время игры в лапту. Притормозив, я оглянулась через плечо на подружку Таню. – Улька! Ты куда несёшься? Я бегу сзади, кричу, а ты не слышишь. – Запыхавшаяся Таня тяжело дышала и облизывала губы. В её голубых глазах плескался упрёк. – Почему ты не пришла в школу? Я тебя ждала!
– Я домой, там папа. Мобилизация. – Я поняла, что путаюсь в словах. – Вдруг я приду, а они уже ушли? Насовсем.
– Они все на работе. И твои, и мои. – Таня поравнялась со мной и пошла рядом. – Мама сказала, что мастерам будут давать бронь, потому что они нужны заводу.
– Бронь? Что это такое? – не поняла я.
И Таня спокойно объяснила:
– Тех, кому завод даёт бронь, в армию не призывают. Наши с тобой папы – мастера, и они останутся в Москве.
В первый момент я так обрадовалась, что едва не кинулась Тане на шею. Но, подумав, покачала головой:
– Нет. Мой папа точно пойдёт на фронт. Может быть, не сегодня, но пойдёт. Я его знаю.
Первые дни войны Москва ещё жила по инерции, словно старалась успеть запомнить мирную жизнь, что уже догорала в дыму пожарищ. Рано утром на улицы выезжали поливальные машины, с семи часов начинали работать молочные магазины и булочные, в парикмахерских делали причёски, дымили трубами заводы у Заставы Ильича, и что потрясло меня больше всего – в парке играл духовой оркестр, а на танцплощадке под фокстрот «Рио-Рита» кружились пары! Мелькали юбки, стучали каблучки, звучал смех, и если закрыть глаза и глубоко вдохнуть тёплый московский воздух, то можно представить, что на самом деле никакой войны нет и всё случившееся