ПОБЕДИТЕЛЬ
1.
День солнечный и морозный. На плацу в такие дни тошно, потому что вчерашней пацанве хочется домой: кому куда, но непременно вон из этого огороженного колючкой гарнизона – на горку, в парк, в лес на охоту, на лыжню, просто пройтись с девчонкой, но, главное, чтобы у себя на родине, на гражданке, свободно, без «шпротов»…
Голос у Бирюкова тоненький, звонкий – словно зимняя пичужка запела, почуяв весну. Он – в первой шеренге, впереди, не по росту – старослужащие выпихнули его в запевалы, чтобы самим отмолчаться в конце строя. Репетиция парадного марша затянулась – нет ни конца, ни края командам, песням, замечаниям и бранным окрикам.
В ногу – не в ногу, шире шаг, выше голову, отмашка, стой раз-два, нале-е-о! Рняйсь! Сырррна!
«Шпроты» – офицеры от лейтенанта до капитана, те, у кого звёзды на погонах мелкие, как на этикетке с баночки рижских консервов, – сегодня лютуют.
Бирюкову тяжело – снова почти не спал, и начала опухать нога – намотав портянку, еле втиснул ступню в сапог, маршировать больно, особенно когда каблук со скрипом вколачивается в промороженную бетонную плиту.
Звук от тысячи подошв, если в ногу идут все роты сразу, – страшный, и кажется, что плац раскачивается от дробного сапожного грома.
А солдатское «ура-а», напротив, слабенькое, немощное, неслаженное, будто не выспалось, не заправилось кашей, будто замёрзло или простыло.
Рано утром дежурная рота вместо зарядки почистила плац: выскребали с разбега широким, как у трактора, совком. Навалятся по двое-трое на рукоять и гонят прямо, пока не упрутся в сугроб. А там уж поодиночке лопатами перекидывают дальше, чтобы куда-нибудь с офицерских глаз долой. Между двумя корпусами-казармами, столовой и штабом должно быть ровно и плоско.
– У солдата-а выхо-одной – пу-уговицы в ряд… – несётся над плацем одинокой щеглиной трелью.
В задних шеренгах – ухмылки «стариков». Они не подпевают – им уже «не положено» – скоро домой… Пройдут весна, лето – и, прощайте, шинели, бушлаты, сапоги…
Весны тяжелее в своей жизни Алёша Бирюков пока не знал.
Осенью думал, что трудно в учебке, но нет, трудно там не было – там он ещё оставался прежним Лёшкой, наивным, жизнелюбивым. Комсомольцем. Собирался служить на линейной заставе, раз уж призвали в погранвойска – готовился морально и физически, на лыжах бегал вместе со всеми, на занятиях научился отличать следы медвежьи от следов нарушителя, который когти к унтам прикрепил. А тут вмиг испортил старания весельчак-сержантик – секретарь солдатского ВЛКСМ. Ну зачем этот болтун, задушевно всё повыспросив, потом брякнул в штабе о том, что Бирюков до армии работал чертёжником?! Земляк, называется, москвич… Выслужиться, полезность свою перед начальством выказать? Оно и понятно: в школу КГБ собрался