Девчонка одна жила у них в Гари – молодая, но беспутная, – раньше была миленькая, но старела, дурнела лицом от года к году, шлялась; если на пьянки куда звали – не отказывала, кто позвал – с тем ночевать и оставалась. Анечка-Кадилка звали её все, кто знал. Ребята рассказывали, что кто-то из пылинских уговорил девку, залез на неё на печке, да таким сивушным потом от тела Анечкиного пахнуло, что и не стал тот парень настаивать, враз отворотило.
Однажды поздней осенью вышел Толик со двора на улицу – хромает, как всегда, а навстречу – Кадилка, курит и несёт что-то под курткой, придерживает бережно.
– Анюта, что ж ты куришь-то всё? Когда уж бросишь? – спросил.
– Да я, Толик, чтобы нашей гари не чувствовать. А то как возвращаюсь из Пылинки, с непривычки сразу в нос шибает. А так, с дымом вроде и ничего…
– Да-а, сколько уж лет прошло, а земля все никак не проветрится, – поддержал Толик, – И в избе всё пахнет – не поймешь, то ли печью, то ли с улицы. А я и так привык, мне табак не нужен. Что под курткой-то?
– Щенок. Хожу, ищу, кому отдать. Хочешь – бери… Наша Найда ощенилась.
Из-под куртки высунулся черный нос и блеснули глазёнки.
– А-а, дрожишь, лопоухий чертёнок, замерз… Поглажу?
Толик протянул руку к расстёгнутой Анютиной куртке.
– Не промахнись, а то что-нибудь не то погладишь, – дразнясь, засмеялась Кадилка.
Чуть-чуть улыбнулся Толик, как мог – редко получалось у него улыбаться:
– Возьму щеночка… вместе с хозяйкой только.
Анечка посмотрела на него задумчиво, обожгла жалостью в глазах, видно было, колеблется и уже жалеет, что раздразнила.
– Бери, Толик, щенка одного…
– А ты что ж?
– Страшно у вас, Толик… – ответила и, передав собачонку, развернулась, пошла восвояси.
Парень посмотрел ей вслед, смахнул со щеки слезу и уже, не сдерживаясь, во весь рот улыбнулся маленькому мохнатому комку:
– Пойдём, будешь сначала в доме жить – пусть Лёшка с тобой возится, играет, а подрастешь немного – на цепь!
2.
Назвали братаны щенка по-простецки Дружком. Подрос немного пёс, – оказалось, с каким-то крупным породистым кобелем его Найда пригуляла, – большой вымахал, и Толик, поняв, что не прокормит животину, отпустил Дружка на вольные хлеба. Тот рыскал вечно голодный, подъедал, где найдёт, помои, на цепь его хозяин так и не посадил, и только на ночь забивалась псина спать то под койки, а то с Подгарочком