– Упало ли дерево в лесу, если этого никто не слышал? Меня больше тревожит, жил ли человек, если никто не заметил, как он сломался.
Я сделал глоток пива и несколько секунд смотрел в пустоту. На официантов, которые общаются с поварами на открытой кухне. На скучающего администратора бургерной, листающего монитор своего телефона. На разговаривающих друг с другом посетителей, которых было не так много. Они сидели рядом с нами, всего лишь через пару высоких барных столиков, но разговор их был неслышен и так далек.
– Не уходи от темы, – прервал меня Марк. – Ты затронул очень интересную философскую загадку: существует ли дерево, если никто не слышал, как она упало. Существует ли реальность, если нет наблюдателя. И что ты надумал?
– Марк, эти философские дилеммы уже давно решены! Меня волнует другое. Вот есть человек, но нет никого рядом. Нет, как ты сказал, наблюдателя. Нет жены, нет матери, нет отца. Кто становится наблюдателем моей жизни? Существую ли я в таком случае? Мне кажется, родители для этого и нужны, чтобы быть свидетелями. Потом мы заводим детей, чтобы они были свидетелями. А если этих свидетелей нет? Кто мы? Миллионы людей, которые ходят ненаблюдаемыми? Существуют ли они? Слышит ли кто-то, какие они издают звуки? Густая чаща деревьев, а упади кто-то из них, никто не услышит. Ты скажешь: окружающие, знакомые, приятели, друзья. Возможно. Но это то же самое, что играть на барабанах в радионаушниках. Ты изо всех сил колотишь по ударным, но звук от них слышишь только ты один. В наушниках. Понимаешь?
– Понимаю. А где твои мать и отец?
– Где мой отец? Где-то там, наверное, – я указал на окно в сторону улицы. – Меня не особо интересует этот вопрос. Его никогда не было рядом. Знаешь, суть наблюдателя как раз и заключается в том, чтобы стать им органично, на протяжении долгого промежутка времени. Нельзя, как мой отец, двадцать лет жить своей жизнью, а потом вдруг вспомнить, что у него есть сын и попытаться как-то наладить с ним контакт. У моего не получилось. Я послал его куда подальше. Хотя внутренне понимал, что мне это нужно. Мне однажды попалась книга какого-то американского психолога. «Первичный крик» называется. Так вот он утверждал, что все наши проблемы идут из самого раннего детства, когда мы кричали, а на наш крик никто не приходил, не приходили родители. Поэтому он заставлял своих проблемных пациентов истошно кричать и звать родителей. Отыгрывая так детскую траву, и сам приходил в это время на помощь. Я попробовал однажды этот прием. Да, не улыбайся так снисходительно. Звал отца и начал истерично плакать. Больше я так не делал. Если уж во мне сидит какая-то боль, пусть она там и остается. Может, причиняет вред, но остается там укором ему. А мама умерла несколько лет назад, как раз-таки в тот момент отец и появился.
Я помолчал.
– Знаешь, со смертью мамы мне почему-то стало легче. Она ушла неожиданно. Заболела раком, который съел ее буквально за год. Любая смерть, даже ожидаемая, случается неожиданно. Ты вроде все время надеешься, надеешься, уповаешь на какие-то законы жизни, придуманные людьми: справедливость, добро, надежду. Но законы природы беспощадны. Помню в те дни я выплакался за все свои двадцать семь лет, потому что всегда сдерживал слезы. И как только мама ушла, мне стало легче.
– Почему? – спросил Марк.
– Мы с тобой как на сеансе у психолога сейчас, – ухмыльнулся я, но продолжил. – Я всегда чувствовал ответственность перед ней. Был единственным близким человеком, да и жизнь ее не была легкой. Поэтому чувствовал возложенные на меня надежды. Добиться большего, стать опорой и поддержкой, когда вырасту, как не стал ее ушедший муж. Эта роль мужчины словно переложилась на меня. К тому же одинокие женщины могут быть эксцентричными.
– А кто твой отец?
– Он профессор философии в Московском Университете.
– О как! – удивился Марк, – тогда понятно в кого ты такой мыслительный.
– Я развивал свою способность мыслить самостоятельно, – фыркнул я в ответ, потому что не хотел, чтобы меня хоть как-то сравнивали с отцом. – К сожалению, это не врожденный эффект, а труднопостигаемый, иначе и жизнь на земле была бы разумнее. А вообще какая разница, какой у тебя титул и звание, если как человек ты дерьмо. Моралист и философ Руссо тоже отказывался от своих детей, и они умирали в приюте, а известный детский писатель, по словам его дочери, издевался над ней в детстве и выгонял на мороз. Назовись хоть президентом страны, это ничего не значит, если ты по сути дерьмо.
Марк глубоко вздохнул, увидев, как я раздражаюсь.
Мы заходили в эту бургерную по четвергам, когда совпадало так, что наши лекции заканчивались одновременно в соседних аудиториях. Мне нравилось болтать с Марком на различные околофилософские темы, чтобы разгрузить мозг от долгого рабочего дня, выпить по бокалу пива и закусить бургерами, которые заменяли нам ужин. Таким образом мы выполняли программу холостяков.
Марку было сорок пять, и он до сих пор не обзавелся семьей, как он говорил. Я в свои двадцать семь успел развестись, оставив жене все, что имел, и прожить еще пару лет