– Нет-нет, мой дорогой друг, позволю себе с вами не согласиться, – тем временем высказывался Шерлок Холмс, продолжая спор у камина. – На свете нет более сладостного напитка, чем сама жизнь. К сожалению, это начинаешь понимать не прежде, чем в твоей чаше останется всего несколько капель этой божественной влаги. Всё по пословице: «Мы не ценим воду, пока колодец не пересохнет»[1].
– Как же вы постарели, Шерлок! – воскликнул Ватсон. – Вам совершенно не идёт роль старого ворчуна – отставного преподавателя философии! К тому же, как обычно, вы используете запрещённый приём и подменяете понятия. Я высказывался всего лишь о гастрономических пристрастиях и бытовых предпочтениях! А вы заходите с философского туза, чтобы сорвать банк! Мы так не договаривались!
– Мы уже тридцать лет не можем ни о чём договориться, дорогой Ватсон, но это не мешает мне ценить вашу дружбу, которая скрашивает мой закат, как вечерняя заря.
– Шерлок, вы, часом, не начали писать стихи? Только не вздумайте мне их прочесть! Лучше я сразу пущу себе пулю в лоб.
– Вы всё ещё пребываете в болоте сенсуализма, что в особенности присуще медицинским умам, – проворчал Шерлок, – тогда как я потрудился взойти на ступень спиритуализма и мне отсюда виднее.
Так старые приятели пикировались, наслаждаясь свежим чаем и творожным пудингом, который в тот раз особенно не удался миссис Хадсон.
– А не махнуть ли нам в Америку? – как-то невзначай спросил Холмс и коварно прищурился. – Право же, друг мой, я вдруг подумал, отчего бы нам не прокатиться в Америку, будь она трижды неладна? Пока я жил в Чикаго и Буффало, я сто раз убедился в правоте Александра Гамильтона, который видел своих сограждан насквозь: «В Америке нет добродетели. Торгашество, освятившее рождение этих штатов, держит их обитателей на цепи и единственное их желание – чтобы она была золотой». Но вы-то, друг мой, верите в доброту людоедов, и отчего бы вам не убедиться лично? Вы же не бывали в этой недостойной уважения стране, а мне как раз не помешает компаньон для вояжа туда и обратно. Что скажете, Ватсон?
– Какого чёрта, Холмс? Выкладывайте, что происходит! Я совершенно не намерен три недели страдать от морской болезни только ради того, чтобы вы не страдали от одиночества в вашем дурацком путешествии.
– Вовсе не три недели, вовсе не три!.. Мы же не на древнем пакетботе с гнилыми парусами поплывём, где можно и месяц бултыхаться! Мы отправимся, дружище, на могучем колоссе, на «Титанике», капитан которого твёрдо намерен побить рекорд скорости и забрать «Голубую ленту Атлантики». Об этом трубят все газеты! Для этого капитан Смит, а он старый морской волк, полвека на службе у Нептуна, сделает всё возможное и невозможное. Мы перемахнем океан за четверо суток, потому что сейчас рекорд скорости, установленный пароходом «Мавритания», – я специально поинтересовался, – составляет четыре дня десять часов и пятьдесят одну минуту. Значит, друг мой, «Титаник» разорвёт финишную ленту в створе Нью-Йоркской бухты хотя бы на минуту раньше! Но это в худшем случае! «Титаник» имеет запас по скорости хода три узла против «Мавритании». И если мы не увязнем по дороге в шторме, то выигрыш может составить шесть часов! Хотите пари? Ставлю десять фунтов на то, что «Титаник» выиграет «голубую ленту» с отрывом не менее трех часов.
– А я не ставлю ни фартинга! Холмс, вы сорвали куш на бегах? Вы представляете, сколько стоит вояж на «Титанике»? Я не припомню, чтобы казначейство увеличило в прошлом месяце мою скудную пенсию в десять раз! Последний раз мне прибавили один фунт стерлингов десять лет назад! Если бы не моя частная практика…
Холмс загадочно улыбнулся и взял эффектную паузу.
– За всё заплатит правительство! – сказал он с деланым бесстрастием, наливая себе вторую чашку. – Мой брат Майкрофт только что не стоял на коленях, уговаривая меня отправиться в Америку, поэтому я поставил ему условие – без напарника я никуда не еду, а напарник, Ватсон, это вы. Ваше имя уже вписано в расходную ведомость, простите меня за самоуправство! Но я понадеялся, что моё предложение, точнее, предложение правительства и даже самого короля, не будет вами отвергнуто, мой друг. Великобритания готова тряхнуть мошной, а значит, Ватсон, её дела весьма плохи. Хотите знать, насколько они плохи? Об этом я могу поведать только напарнику, потому что это государственный секрет – как всегда, когда из-за кулис появляется мой братец Майкрофт, состоящий из сплошных секретов. Если вы откажетесь, я умолкаю.
Холмс зачерпнул ложечкой из розетки тягучий прозрачный мёд и отправил его в чашку. Он держал паузу, как завзятый актер, наблюдая за растерянностью Ватсона.
– Я