– Это кто здесь мужик? – бабка Авдотья строго глянула на деда Евсея. – Бабоньки, да врет он все… Уже как я не пыталась его расшевелить, какими только травами не поила, а у него все на полшестого.
Веселый дружный смех грянул как гром.
– Ну, бабка, ты прямо, как молодая, все мужика тебе подавай, – крякнул конюх Степан Трофимович, вытирая мокрые от смеха глаза.
– А как же. Евсей, когда замуж звал, все намеки давал, мол он ого-го, – бабка Авдотья после второй рюмки захмелела и дала волю языку.
– Бабка, тебе ведь уже, почитай, сто лет, а ты все в сказки веришь, – Степан Трофимович подмигнул деду Евсею.
– Это кому это сто лет? – бабка Авдотья громко икнула и уставилась на конюха.
– Авдотья, перестань, – дед Евсей толкнул жену в бок.
Громкая перебранка между конюхом и бабкой Авдотьей внесла веселое оживление, и люди разом зашумели и повскакивали с мест. Пытаясь перекричать друг друга, они стали рассказывать забавные и смешные случаи из жизни, весело шутили и смеялись.
Мария Петровна взяла под руку Григория и, взглянув на Машу слегка презрительно, произнесла:
– Хочу, Григорий, спросить тебя кое о чем.
– Да-да, Мария Петровна. Но прежде разрешите познакомить вас с Машей Прохоровой, – Григорий сделал выразительный жест рукой в сторону Маши, но Мария Петровна не повернула даже головы.
Лицо ее было бледное и ничего кроме немого упрека не выражало. Повернувшись к Маше спиной, она села рядом с Григорием, показывая всем своим видом, что не только знать, но и знакомиться с девушкой не намерена. Машу мгновенно бросило в жар, и ей вдруг стало не по себе.
«Боже мой! Почему она так со мной поступает?» – Маша плотно сжала губы и низко опустила голову, стараясь не расплакаться от обиды прямо на глазах у всех.
Вдруг раскрасневшаяся от выпитой самогонки Юлиана с силой ударила рукой по столу, призывая всех к тишине.
– Бабоньки, давайте споем, – предложила она и, обняв Марфу и Клавдию за плечи, озорно улыбнулась.
Через минуту Юлиана запела звонким протяжным голосом:
Хасбулат удалой,
Бедна сакля твоя.
Золотою казной
Я осыплю тебя.
Женщины дружно подхватили слова, и вскоре задушевная песня понеслась над деревней:
Дам коня, дам кинжал,
Дам винтовку свою.
А за это за все
Ты отдай мне жену.
Дед Евсей скрутил самокрутку и сделал несколько глубоких затяжек. Его рука заметно дрожала, когда он подносил ее ко рту, а по щекам – то ли от того, что песня его растрогала, а может быть, домашний табачок был ядреный – текли слезы. Он несколько раз смачно шмыгнул носом и провел рукой по лицу. Бабка Авдотья вторила голосистым певуньям старческим, чуть охрипшим голосом, невольно предаваясь воспоминаниям о прошедшей молодости.
– Мария… – громким шепотом окликнула Светлову Клавдия Ивановна и махнула рукой, – пойдем